– А сегодня? – на всякий случай уточняет Васька-Дольф.
Достаю миксер, взбиваю яйца с сахаром, постепенно добавляю муку, получившейся шелковистой массой заливаю сухофрукты, ставлю в горячую духовку. Двести двадцать градусов; я большой специалист по выпечке, большой специалист в кулинарии, хотела – и научилась. Никто не виноват в том, что мне это больше неинтересно, думаю и пугаюсь этой мысли. А мне что, больше не интересно?
– Мама, – снова объявляется Иван Григорьевич, – я складываю сумку. Никак не найду второй спортивный костюм, такой серый, не знаешь, где он?
Иван Григорьевич через десять дней уезжает на сборы. Так красиво называются удаленные от дома тренировки – вот уже четвертый год он занимается в хоккейном клубе. Малютка Дольф тоже посещает хоккейный клуб, пользуясь льготами и проторенными старшим братом путями.
Иду в мальчишескую комнату, спортивный костюм обнаруживаю сразу же – лежит на полочке, отдыхает. Вручаю Ивану Григорьевичу, тот широко улыбается моей собственной улыбкой. Знаю, что скоро он примется за безуспешные поиски кроссовок, стоящих у кровати.
– А что это ты за две недели начал собираться? – спрашиваю.
– А мне потом лень будет, – объясняет сын.
В который раз за вечер подхожу к окну: ничего нового, снег засыпал карниз, колючий ветер ломает голые деревья, швыряет мне в лицо через стекло ледяную крошку. Сейчас вернется из института муж, принимал зачеты и курсовые работы у вечерников и студентов дневного отделения, изощренно участвовал в факультетских интригах вокруг назначения нового декана. Многие хотят назначиться новым деканом, мой Савин – тоже. Возвращается.
Открывает дверь своим ключом, принес с собой морозный воздух, много, в зимней куртке принес, в руках, в большом пакете с надписью «ГЛАВПРОДУКТ». Савин красивый с этими его мальчишескими вихрами на голове, идеальной формы скулами и ямочкой на левой щеке. Но я давно не воспринимаю его красоту, как хрестоматийный утопающий не обращает внимания на особенности спасательного круга – ему в круге важно то, что круг не тонет. Мне в Савине тоже важно именно это. Однажды я разучилась плавать.
Младший сын с ямочкой на правой щеке прыгает вокруг, старший своим вниманием отца не балует, у старшего сына ямочка тоже на левой. Я улыбаюсь поверх разделочной доски, перламутровых головок чеснока, фиолетовых баклажанов, рыжих луковок – еще в шелухе, неслезливых.
– Ну как ты там? – привычно спрашиваю.
– Ага, – привычно отвечает он, подразумевая, что все в порядке, становится сзади. Давно известно, что стулья за вашей спиной превращаются в кенгуру[1]. Савин в кенгуру не превращается, моет руки, вытирает бумажным