Письмо все-таки опубликовали в одной из краковских газет, но лишь 13 января и с язвительным комментарием: мол, работники «Сольвея» «изумлены и разочарованы» таким поведением архиепископа. Интересно, что летом 1966 года, отмечая тысячелетие крещения Польши, Войтыле преподнесли альбом фотографий с воспоминаниями о нем его прежних коллег по работе в каменоломне и на фильтрационной станции, где не было ни слова о каком-то разочаровании и изумлении. Кто же тогда стоял за открытым письмом? Вопрос риторический.
Рождественскую мессу он отслужил в Нове Хуте, под открытым небом, затем провел тихую службу в домашней часовне, пригласив на нее старых знакомых с фабрики соды, а в последующие дни выступал с проповедями в краковских храмах, где не упускал случая разъяснить пришедшим смысл «Обращения» и всего того, что произошло на соборе376. 1 февраля 1966 года его, как и других епископов, вызвали для дачи объяснений в президиум горсовета. Войтыла, подобно сорока пяти собратьям по сану, не стал осуждать «Обращение»; напротив, заявил, что благодаря ему немцы впервые признали свою вину, и вообще письмо никакого отношения к политике не имеет, а что касается принадлежности западных территорий, то еще Иоанн XXIII назвал их «возвращенными», и польский епископат, разумеется, целиком разделяет такой подход377.
Как он воспринимал шумиху вокруг письма немецким епископам? Мы, возможно, никогда не узнали бы этого, если бы не вездесущесть польских спецслужб. Понятно, что во дворце архиепископа работала прослушка. И вот 9 февраля 1966 года там состоялась любопытная беседа: Кароль Войтыла обсудил пропагандистскую кампанию властей с друзьями из «Тыгодника повшехного» – Ежи Туровичем и ксендзом Адамом Бардецким. В начале беседы Войтыла заявил, что религия и марксизм несовместимы, коммунисты стремятся уничтожить веру на корню,