– Наверное, это одна из лучших моих идей.
Китти аж застонала.
– Вот что: папка у нас дома, в моем кабинете. Тереза впустит тебя, если сумеет оторваться от Джереми Кайла[3]. Ищи на букву «И» – «Имена». Принесешь мне папку, тогда и расскажу, что к чему.
– Нет! – засмеялась Китти. – Ты же знаешь, я не умею ждать. Расскажи сейчас.
– Расскажи тебе сейчас – и ты больше не придешь.
– Приду, честное слово.
Констанс усмехнулась:
– Нет, условие будет такое: принеси папку, и я расскажу.
– Уговор.
На том они пожали друг другу руки.
Глава вторая
По тихим боковым улочкам (крыса, пробирающаяся сточными канавами) Китти ехала на велосипеде домой, чувствуя, как убывают силы. Сначала эйфория после встречи с подругой, потом вернулась реальность – все, что случилось с Констанс и что случилось с ней самой, – и надежда угасла.
«Тридцать минут» – телешоу, пригласившее Китти год тому назад, ее великий прорыв, ее погибель, – насчитывало около полумиллиона зрителей. Прекрасно для страны с населением пять миллионов человек, но вряд ли Китти превратилась бы в новую Кэти Курик[4]. Теперь, после катастрофического провала, ее отстранили от эфира и вызвали в суд по обвинению в клевете. Сюжет вышел в эфир четыре месяца назад, в январе, но шум в прессе поднялся именно теперь, когда оставался день или два до суда. Заголовки газет кричали о ней – лицо Китти, ее злополучный промах стали известны куда более чем полумиллиону человек.
Разумеется, публика быстро обо всем забудет, но пострадала профессиональная репутация, карьера уничтожена. Спасибо еще, что «Etcetera» – журнал, основателем которого и бессменным руководителем была Констанс, – сохранил за ней место. Да и то благодаря одной лишь Констанс. Больше у Китти сторонников не имелось, и хотя Боб, заместитель главного редактора, оставался вроде бы ее другом, Китти не знала, удержится ли на работе, когда Констанс уже не сможет ее поддержать. Страшно было представить себе жизнь без Констанс, а профессиональную жизнь без нее – и вовсе невозможно. Констанс всегда была рядом, она пестовала молодую журналистку, направляла ее, давала советы и предоставляла свободу искать свой голос, принимать собственные решения. Это значило, что любой успех принадлежит самой Китти, но также – это она осознала только сейчас, – что ее, и только ее, подпись будет стоять под каждой ошибкой. И вот к чему это привело.
Телефон вновь завибрировал в кармане, но Китти за неделю уже привыкла не отвечать на звонки. Как только стало известно, что дело передано в суд, журналисты обзвонились, люди, которых она принимала за друзей, чуть ли не шантажировали Китти, чтобы раздобыть матерьялец. Тактика у каждого своя, одни сразу же требовали ответа, другие взывали к чувству товарищества: «Сама знаешь, Китти, на меня давят. Начальству известно, что мы с тобой дружим, от меня требуют информации». Или вдруг как с неба свалятся, пригласят на ужин,