Жар, готовясь вырваться наружу, ломал суставы, и хотелось кислого – капусты, или холодного – воды. Колодезное ведро, гремя цепью, уходило вниз. Она тащила, с трудом вращая рукоятку: «…Телефона нет, попросить родителей… Нет… Родителям нельзя…» – ведро оказалось пустым.
Стараясь ступать твердо, дошла до ванной и отвернула кран. Хлорная струя хлынула в раковину. Выпустив из рук фаянсовый край, Ксения сползла вниз – под ядовитый источник. Жар наконец вырвался и залил руки и грудь. Она не видела, как мать, неловко поддев ее под мышки, тащит в комнату, и не слышала хрипа, который, как рыбью кость, выталкивала наружу ее гортань.
Неотложка приехала нескоро, Ксения уже успела прийти в себя. Молодой врач поставил диагноз: грипп. Потом мама ходила в аптеку и в универсам за лимонами. Тяжелые жернова подрагивали над запрудой, и под их покачивание Ксения заснула и проспала до позднего вечера, когда сквозь сон и жар услышала звонкий голос: «Да не заражусь! Я никогда не болею!»
Отодвинув стакан, завешенный марлей, Инна выложила коробку с пленкой.
– Купила? – Ксения поднялась на локте.
– Да, – Инна ответила коротко, но Ксении показалось, что ее глаза метнулись.
– А они?
– Сначала – мы, – Инна смотрела в пол.
– Но ты же обещала… Мы ждали, пили чай… – Ксения лепетала жалко.
– Парня того не было вчера. У кого бы я купила?
– Но ты… Могла… Хотя бы позвонить…
– А номер? Я что – знала?
Ксения сникла, признавая ее правоту. Инна села на край постели:
– Да ладно тебе… Ну хочешь, сбегаю? Прямо сейчас. Какой у них?
И Ксения сразу обрадовалась:
– В-2 52 87. Запиши.
– Запомню. Ну, поставим? – Инна кивнула на пленку.
– Куда? – Ксения оглядела комнату. – На пылесос?
Инна вскочила:
– Я принесу. Мой в футляре – легкий.
Вернувшись, она ловко намотала хвостик на пустую бобину и нажала на кнопку:
– Лежи и слушай. Позвоню и сразу вернусь.
Уловив слабое шуршание, Ксения откинулась на подушку и закрыла глаза.
Тревожный низкий звук раздвинул грани комнаты. Первые такты повторялись, забирая всё шире, пока не вступили таким мучительным перебором, словно их исторгло само безвоздушное пространство. Из тьмы, надвигавшейся на Ксению, выступил одинокий голос, усталый и спокойный, и повел мелодию за собой. Пел о том, что теперь всё видит ясно и знает, что случится, но музыка, пляшущая на заднем плане, выдавала его с головой: ему было страшно, так страшно, что, не выдержав, он закричал: Jesus! – разрывая в клочья спокойствие прежних