В то далекое теплое лето. Елена Владимировна Келен

увижу… Но я не могу принять его, – с сожалением ответила девушка.

      – Почему?

      – Во-первых, это безумно дорогая вещь, особенно в моем мире…

      – А во-вторых?

      – А во-вторых, каждая дорогая вещь кому-то когда-то принадлежала…

      – Тем не менее, – перебил Алексей, – это не помешало тебе отправиться на поиски моего клада, где полным полно безумно дорогих вещей, за каждой из которых тянется кровавый след прежних владельцев. – Пресекая дальнейшие возражения, он отрезал: – На этом ожерелье нет греха, оно принадлежит мне по праву, и я волен делать с ним все, что захочу. А я хочу подарить его тебе. Ты позволишь? – не столько спрашивая, сколько утверждая, осведомился Карецкий. Его пальцы мягко коснулись шеи, и девушка ощутила сладостный трепет.

      Украшение еще больше подчеркнуло бархатистый румянец кожи и хрупкую чистоту юности. Карецкий был доволен, Наталья, признаться, тоже, но один вопрос продолжал мучить ее, не давая покоя:

      – Алексей, а медальон…

      – Дался он тебе, – не скрывая раздражения, осадил атаман, но девушка продолжила:

      – На нем тоже нет греха?

      – Грешны только люди, а побрякушка – она и есть побрякушка, ни души, ни сердца.

      – Но я думала… – Наталья растеряно коснулась жемчужин.

      – Мало ли что ты подумала. Никогда не верь разбойникам.

      – Но должна же я кому-то верить! – в отчаянье воскликнула девушка. – Если не в своем двадцатом веке, то хотя бы здесь! – на глаза навернулись непрошеные слезы обиды.

      – Прости, Натали, я переборщил, – ласково обнял ее Карецкий. – Слово атамана крепкое, верь мне. А что касается твоих страхов, то ничего не бойся, я никому и никогда не позволю обидеть тебя…

      – Но ты же не всегда сможешь быть рядом со мной…

      – Твоя правда, – согласился он и, что-то взвесив, зычно позвал:

      – Никита!

      Черноглазый красавец не замедлил явиться:

      – Звал, атаман?

      Алексей кивком указал на девушку:

      – Отныне головой за нее отвечаешь, чтоб ни один волос…

      – Да я жизни за Наталку не пожалею, я теперича, словно цепной пес, ни на шаг от нее не отойду, – горячо заговорил Никита.

      Карецкий нахмурился.

      – Ну, жизнь мне твоя, положим, еще пригодиться, на рожон зря не лезь, удальство здесь без надобности, а вот про пса ты верно заметил: если хоть пальцем ее тронешь – пристрелю, как бешеную собаку, не посмотрю, что кровник.