Но было у Прохора Шнуркова в запасе ещё кое-что, и это кое-что заставляло его ещё ниже опускать перед Щербаковым свою голову, чтобы не выдать себя неосторожным взглядом.
– Чего мешкаешь, оглох, что ли? – напустил на себя строгость Щербаков. – Не слышишь, зову?
– Пёрышки затачивал, Василь Степаныч, вот и задержался, – подобострастно выгнулся Шнурков. – А то писать нечем-с.
И для большей убедительности он показал маленький перочинный нож.
– Пёрышки… Отметь там у себя. – Щербаков стал читать, отставив листок от глаз на расстояние вытянутой руки:
– Значит, так… В этом году на Алтай направлены из Орловской, Тверской, Курской губерний посадских сто девять человек, четыреста сорок шесть цеховых и шесть разночинцев. Все приписаны к Колывано-Воскресенским заводам. Запомнил?
– …Четыреста сорок шесть цеховых и шесть разночинцев. Запомнил, Василь Степаныч, – отбарабанил Прошка, не моргнув глазом. – Что-нибудь ещё изволите сказать?
– Что сказать? – переспросил секретарь, хотя всё прекрасно слышал.
Василию Степановичу нравилось ставить людей в тупик неожиданным вопросом, при этом смотреть грозно и супить брови.
Прошка, зная эту его особенность, всегда охотно подыгрывал – начинал испуганно моргать глазами, суетиться руками и лицом, но сегодня почему-то ему этого делать не хотелось.
– Я говорю, что-нибудь ещё сказать изволите?
– Нет.
– Можно идти?
Прошка уставился на красный камзол секретаря. У того с левой стороны груди, прямо против сердца, расплылось большое жирное пятно. Давеча Василий Степанович с удовольствием откушал блинцов со сметанкой, так вот один из них, будь он неладен, выскользнул из пальцев и опустился прямо на камзол.
Щербаков, перехватив Прошкин взгляд, внезапно испытал неприятное чувство. Что-то было в этом взгляде новое, какая-то едва уловимая угроза, опасность. И это было так неожиданно, что Василий Степанович, сам того не желая, отвёл глаза в сторону.
– Иди! Иди, работай! Нечего тут стоять, зенки свои на меня пялить!
Когда за писарем бесшумно закрылась дверь, Щербаков задумался. «А землячок-то не так прост, как прикидывается. Надо бы поосторожнее с ним. Как бы чего не пронюхал».
Внизу стукнула входная дверь, и по железной широкой лестнице загремели, усиленные подковами, чьи-то шаги. Поднявшись на второй этаж, они замерли перед приёмной.
Щербаков прислушался. За дверями раздавались какая-то возня и приглушённые голоса. После того, как Василий Степанович услышал крепкое ругательство, звук от удара и последовавший за этим чей-то стон, он быстро подошёл к дверям и широко распахнул их.
В коридоре солдаты Анисим Чуркин и