«Пресвятая Богородица, пальцы меня не слушаются! У меня что – иммунитет выработался и пресловутое «чудесное исцеление» больше не…», – не успел додумать смотритель, как пальцы, обретя гибкость, сжали ручку и каллиграфическим почерком со слишком уж правильными округлостями букв вывели на листе предложение.
Глава 20
Чудин белоглазый не ожидал выходки от мальца,
Глава 21
Последняя запятая получилась жирной и совсем не каллиграфичной. Она не заканчивала предложение, но и текст из-под пера смотрителя, пребывающего в здравом уме, а не в «отключке», завершился каракулями.
Виктор Ильич не испытал той чудовищной пульсирующей боли, как тогда, выводя «ВЕРНИ» на листке. Присутствовало лишь сугубо неприятное ирреальное ощущение марионетки, отчего на лице опять выступила липкая испарина.
Каким образом всё-таки писал романы Юрий Клинов? Есть ли что-то схожее с состоянием Виктора Ильича, или смотритель на самом деле всего лишь марионетка?
Задавая вопросы, Виктор Ильич вспомнил об одном деловом письме, адресованном ему Кошмарным Принцем незадолго до гибели. Если он найдет письмо в своих бумагах, то запросто сможет…
Занятый мыслями, Виктор Ильич отъехал на офисном кресле от стола и в секунду, когда взгляд должен переместиться на дверь, боковым зрением усёк движение на столе. Он медленно поднял голову, чуя неладное, и увидел то, чего никак не ожидал увидеть. Не доверяя зрению, Виктор Ильич подкатил к столу. И долго смотрел на явление, боясь что-либо сделать. Сожжённые и исчезнувшие листы, повествующие о Чудине белоглазом, стопкой лежали по правую руку от центра стола. Бумага корява, края обгорелые, текст во многих местах подпорчен, но в целом порядок. И это листы, исписанные им, Виктором Ильичем. Вот уж истина: рукописи не горят! Но по канонам готики… или мистики не должны ли листы быть в первозданном виде? Сказать, что смотритель растерян, значит не сказать ничего. Он продолжал тупо взирать на проклятые три листка, которые, пусть и сожжённые при необычных обстоятельствах, но были сожжены. В голове Виктора Ильича «чудесное» появление ассоциировалось с воскрешением кремированного человека. Он боялся прикоснуться к корявой бумаге, боялся повторной яркой вспышки
зверя
образа разъярённого волка, выпрыгивающего из листов, боялся ещё более пугающей каверзной выходки того, кто вернул обгорелый текст. Он просто боялся. Даже пошевелиться.
Что же получалось: бесовская нечисть решила, что появление Чудина в качестве фигуранта – удачная идея и ничуть не испортит историю?
«Я уже боюсь что-либо понимать», – подумал Виктор Ильич. За пару минут слишком много страхов, а?
Неуверенный в своих действиях, смотритель протянул руку к листам. Так или иначе, их нужно было убирать со стола. Но он не мог пересилить себя, прикоснуться к ним. Ситуация патовая.
– Давай