Людка же, вышедшая к тому моменту замуж, увидев Сергея во дворе, вместо коронного «Привет, лох!» пробормотала с испуганным поклоном «здрасте!». И, охая, схватилась за свой беременный живот.
А однажды Сергей решил съездить в Москву – по святым местам. Каким-то ветром его занесло в единоверческий храм.
И как когда-то он с головой уходил в китайскую философию, потом с трепетом и слезами на глазах «открывал» для себя Бога на службах в Киево-Печерской лавре, так и теперь он бесповоротно почувствовал, что истина здесь и нигде больше.
Через несколько дней он уже был переодет в косоворотку, которую купил на Рогожском рынке, подпоясанную плетеным ремешком, и суровые кирзовые сапоги, несмотря на летнюю испепеляющую жару.
Он почти под ноль сбрил свои шикарные волосы (ведь староверы длинных не носят), и теперь его голова сильно напоминала киви. На все свои сбережения он приобрел уйму книг по знаменному распеву и отныне и навеки презрел ноты. Деньги на возвращение в Киев ему дали в том же староверческом храме. При условии, что он будет популяризировать знаменное пение.
Всю обратную дорогу Сергей страшным голосом тренировался в тамбуре петь по крюкам, из-за чего чуть не был высажен проводниками за нарушение общественного порядка.
Теперь он часами с восторгом мог говорить о поморах. И мечтал о суровой подвижнической жизни на Белом море. Над ним смеялись, а он, как и раньше, когда его звали пить пиво, лишь виновато улыбался и утыкался в свои крюки. В таком виде Сергей через какое-то время и предстал перед удивленными очами своего духовника из Киево-Печерской лавры отца Антония.
Видавший виды старенький монах и раньше был озадачен бурным духовным возрастанием своего вроде бы тихого чада. А тут и вовсе опешил. Но, как человек в этих вопросах опытный, в конце концов сумел переодеть Сергея в мирское, повернуть его мечты в более современное русло и убедить окончить философский факультет, который тот твердо решил бросить.
И парень даже отрастил романтическое каре, которое ему очень шло и делало его похожим на поэта. Таким я и встретила его через несколько лет в храме у отца Евгения.
А пока шло время. Неофитские штормы закончились, и церковная жизнь Сергея вошла в спокойное русло. Верил в Бога он теперь тихо, без закидонов, но искренне и как-то по-детски.
Он много молчал, так же как и раньше, все время о чем-то мечтал и всегда старался всем помочь. И был настолько критически безотказным и необидчивым, что даже церковные старушки называли его «святенький ты наш».
Но и сейчас его почему-то никто не воспринимал всерьез. Не было в нем этого… героического.
Он давно окончил институт и нашел работу в Киеве. Как ни странно, очень хорошую. А в свободное от этой работы, лаврских служб и помощи всем подряд время он любил петь