– Да, – сказал он.
Сатмар кивнул. Асиана покачала головой. Крамус отвернулся.
За время разговора из-за горизонта поднялись Эрон, Гирда и Капринаут, и цвета изменились – воздух стал розовым и струился, подогреваемый более жестким излучением Гирды, в комнате стало теплее, но Аббад почему-то ощутил озноб, и свет казался ему не таким ярким, как обычно. Смерть, подумал он. Да, я решил, но как же… Меня не станет. Меня.
Это так, молча сказал Сатмар.
Не уходи, молила Тали, сцепив пальцы и с трудом сдерживаясь, чтобы не ворваться в его мысли, не расшвырять в них все, что было еще связано с их общей памятью.
– Ты решил, – сказал Сатмар, и голос его прозвучал, будто громоподобный удар, наверняка его было слышно на равнине, а может, в городе и на континенте Тирд. Голоса монахов изредка доносились с вершины, Аббад слышал их далекие раскаты, когда бывал в столице и думал тогда: в Монастыре принимают решение. Что-то менялось в мире.
– Мы поможем тебе умереть, – спокойно произнес Сатмар. – Готовься.
– Когда? – спросил Аббад. Он не должен был спрашивать. Не удержался.
– Сейчас, – сказала Асиана. – Ты сам утверждаешь: нет времени ждать.
– Что я должен сделать? – спросил Аббад.
– Попрощайся с Тали, – сказал Сатмар. – Нам придется разорвать ваш резонанс, иначе ничего не получится. Тали тоже станет свободной. Память о тебе не будет кровоточить.
– Я не…
– Ты тоже решила, – напомнила Асиана. – Пожалуйста, покинь нас.
– Тали, – прошептал Аббад. Они протянули друг к другу свои мысли, ощущения: я буду помнить тебя, не печалься, помни меня таким, какой я сейчас, я буду тебя любить, не надо, ты должна жить, я все равно… да, я знаю… я люблю тебя, Аббад… я люблю тебя, Тали… Дженни, я люблю тебя… Аббад, что ты говоришь?.. Прощай.
– Все, – сказали монахи.
И Тали не стало. Аббад не знал, впервые не имел ни малейшего представления о том, куда она ушла.
– Ты готов? – спросил Крамус.
– Он готов, – вместо Аббада ответил Сатмар.
– Тогда здравствуй, Аббад, – приветливо проговорила Асиана.
Мир взорвался.
Они лежали, обнявшись, смотрели друг другу в глаза и улыбались. Натаниэль знал, что Дженни улыбается, но не мог этого видеть, потому что лицо ее было серьезным, а глаза казались грустными.
– Мне еще никогда не было так хорошо, – сказал он.
– Мне тоже, – прошептала Дженни.
– Я люблю тебя…
– Я тебя люблю, Нат…
– Знаешь, – сказал он, – по-моему, любовь – это резонансное состояние душ, когда один плюс один равно не двум, а миллиону. Если ты понимаешь, что я хочу сказать…
– Понимаю. Конечно, понимаю.
– Я вдруг почувствовал себя совершенно свободным. Странно, да? Когда я был один и мог делать все, что хотел, мне казалось, что я связан множеством условностей, и даже твое присутствие чем-то меня стесняло, а сейчас, когда мы вместе и меньше стало степеней