Вот что предстояло мне решать. Именно мне. Потому что мама была готова на все. Кажется в первый раз она вот так, словно ребенок, вручила мне свою судьбу, покорно и безвольно ожидая моего решения.
А я метался.
Онколог настаивал на операции.
– Пока хотя бы облучите – уговаривал он меня при очередной встрече. – Опухоль уменьшится, мне будет легче оперировать…
– Не соглашайся – заклинал меня Юрка. – Радиация, как и химия, поражает не только канцерные клетки, гибнут и здоровые… Кончится тем, что лекарь откажется от лечения!
Я снова мчался к онкологу, я решил откровенно рассказать ему о наших надеждах, об этом странном лекаре, в арсенале у которого имеется телячий навоз.
Доктор Пэйс, смущенно глядел на меня поверх очков.
– Я ничего не знаю об этой науке. Но я – человек фактов. Где доказательства?
– Доказательства? А спасенная жизнь – разве это не доказательство?
Доктор Пейс покачал головой.
– Ты видишь тех, кто выжил. А те, кто не выжил – о них ты знаешь? Сколько их было?
Я действительно не знал.
Я не мог больше спорить – с врачом, с самим собой, со своей болью.
– Мама – сказал я – будем делать операцию. А потом к травнику поедем. Согласна?
– Как скажешь, так и сделаем – тихо ответила мама.
Стояло теплое майское утро. Больничный зал ожидания с полукруглым окном во всю стену торцовой части здания был залит солнечным светом. Маленькие диванчики, журнальные столики. Тихо, уютно, очень уютно. А за окном – почти та же мирная картина, что открывалась мне из приемной онколога в тот проклятый день. Зелень, машины, люди, торопливо идущие ко входу в госпиталь… Торопятся. Все торопятся. Вот бегут доктор в голубом и медсестра в белом халатах. "Наверно, спешат отсечь кому-то руку, – злобно подумал я." Подкатила машина. Вышли люди. У одного – рука забинтована. "А вот и их пациент." Мне хотелось думать о чем угодно, на чем попало срывать свою злобу на судьбу, как угодно отвлекаться от своей боли и тревоги. Там, за дверью, в операционной, уже три часа что-то делали с моей мамой…
Время ползло неестественно медленно. В зале было тихо, так тихо. Почти все сидели неподвижно. Иногда заходили врачи, подсаживались к ожидающим, о чем-то шептались. Я старался расслышать – что там у них? Кто-то, слушая, кивал, улыбался. Значит, все обошлось. А вот женщина откинулась на спинку дивана, закрыла лицо руками. Плачет… Другая вскочила, закричала, с криком бросилась прочь. Горе, горе, кругом – горе…
Но вот настал и мой черед. Ко мне приближался доктор Пейс. Мне казалось, он идет страшно медленно, будто о чем-то задумавшись, потирая кисти рук. Вот взглянул на меня – опять этот его добрый взгляд, я уже боюсь его.
– Ну, как? – не знаю, спросил я это вслух или