вдруг припомнив.
И запах костра
горькой лиственной болью вдруг
растревожит меня.
Неспроста
я заплачу. То прошлого тень
постучится в моё окно,
воскрешая сегодняшний день.
Не спешить?
Нет, всё решено:
вот он, счастья билет бумажный.
Со слезою и боль сотру.
Но напомнит себя не однажды
белым флагом ладонь на ветру.
Слушая Фрескобальди
Скажи мне, музыка, – за что?
За что упала озареньем?
Должно быть, ты – не всепрощенье,
но, всё-таки, скажи – за что?
Дана в награду мне? На муку —
напоминанием греха?
Как ты прозрачна и тиха.
Тебе протягиваю руку,
дотронусь?.. Музыка, не надо!
Не исчезай! Я не посмею
тебя коснуться. Мне больнее,
но солнечней, когда ты рядом.
Приди, мелодия, как луч
сквозь облака проходит утром.
Всё отзовётся в сердце чутком
скрипичного, басовый ключ
вопросом риторическим маячит,
и тени пауз в тишине.
Что это? Музыка во мне
проснулась вновь. И это значит,
что новый день раздвинет полог
унынья, утром озарит,
над повседневностью взлетит
и музыкою будет светел, долог.
По тонкому, в голубизне
теряющемуся лучу
ступая «Счастье – жизнь!» – кричу.
И мир согласно вторит мне.
А музыка всё понимала.
И fresco* над строкой стояло.
О, запретная радость ночного купанья
О, запретная радость ночного купанья,
сквозь заботы о бренном позабытая днём!
Разрушает преграды красота.
И отчаянно
вновь мы вместе, мы рядом,
мы и море – вдвоём.
Невесомое тело. И грехов первородных
мы не помним:
волною смыло их без следа.
Слов и мыслей, поступков и чувств,
столь свободных,
кроме моря ночного нигде никогда
не бывает: мудры и невинны.
Вот и утро…
Рассвет, не спеши!
…Лишь щемящее воспоминание
днём найдёшь на задворках души.
Щёлкнул сухо замок
Щёлкнул сухо замок.
Ты в клетке – в своей квартире,
как будто взвели курок,
а выстрелить позабыли.
И вот ты опять один,
и никому неподсуден.
А на столе апельсин
на фиолетовом блюде.
Маешься немотой,
в бреду чёрно-белом стонешь,
скошенный суетой
ты в повседневности тонешь.
Лица женщин, мужчин…
Мелькают бесцветные люди.
Но вспышкой горит апельсин
на фиолетовом блюде.
Кто же в том виноват? —
мы