Она постоянно выясняла отношения с папой. Я отсиживалась у себя в полуподвале.
– ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ, ПРИДУРОК! – истерила она, громя все кругом. – ИЛИ Я СОЖГУ ВЕСЬ ЭТОТ ДОЛБАНЫЙ ДОМ!
– ЧЕРТ ПОБЕРИ, ЭМ! – орал в ответ папа. БАБАХ! Комната Эмили находилась прямо над моей. Боюсь представить, что там происходило. ДЫДЫЩ! Звуки были такие, будто Эмили с отцом на пару крушат мебель.
– ААА! – Это опять Эмили. БАХ! БАБАХ! – ПОШЕЛ ТЫ! ПОШЕЛ ТЫ! НЕНАВИЖУ ВСЕ ЭТО ДОЛБАНОЕ СЕМЕЙСТВО!
Я тоже.
Когда ей было четырнадцать, а мне тринадцать, Эмили на кухне бросилась на папу с ножом. Папа поместил сестру в психиатрическое отделение, потом снова забрал оттуда. Я не задавала вопросов – во всяком случае, до одного прекрасного воскресного дня, когда я поднялась к завтраку, а Эмили не было.
– Твой папа повезет Эмили смотреть школу-пансион, – объяснила мама. Но вернулся отец один.
Все должны были почувствовать облегчение.
– Теперь в семье водворится мир, – сказал папа на нашем семейном собрании (он действительно употреблял подобные выражения).
– Ты оставил ее там? – спросила я.
Был еще один нюанс: Эмили не разрешалось контактировать с семьей в течение девяноста дней.
– Почему?
Ответа снова не последовало. Зашибись.
Через три месяца пришло первое письмо на пастельной почтовой бумаге. Такое ощущение, что оно было написано какой-то очень жизнерадостной и бодрой незнакомкой.
«Теперь у меня 30 очков, и я во второй фазе! Так что каждые четыре дня я получаю какое-нибудь лакомство! Но если не делать свою работу как следует, то ничего не получишь!»
«Э…» – думала я, читая эти строки.
После этого письма приходили каждый день. Они становились все более странными. Она обращалась к папе «мой драгоценный папочка», а ко мне – «любимая сестричка» (матери она никогда не писала, более того, никогда о ней не упоминала).
«Сегодня я перешла к третьей фазе. Представляете? Значит, я буду носить биркенстоки[22]!»
«У меня так много разных занятий! Сегодня у нас вязание крючком, и мы читаем превосходную книгу – „Дар“ Даниэллы Стил!»
Постепенно я начала догадываться, что Эмили поместили в интернат для трудных подростков, куда сдают строптивых девиц, предварительно похитив из спальни. Я читала о таком в журнале Seventeen.
Шли месяцы. Письма становились все печальнее и печальнее.
«Если честно, я чувствую себя брошенной, и мне кажется, что я никогда больше вас не увижу! – писала сестра. – Еще я чувствую, что в семье обо мне не думают и даже не замечают моего отсутствия!»
Меня мучило чувство вины: Эмили как в воду глядела.
«Вам только лучше, что я здесь! Я плачу, перечитывая эти строки!»
Ужасно.
Пришел