Было лето 2009 года. Я заметно хромала, потому что в ступне застряли осколки от… Я и сама толком не помнила, от чего. Кажется, я разбила в ванной флакон туалетной воды Kiehl’s Musk и, по-видимому, наступила на него, а вытаскиванием осколков заморачиваться не стала.
– Тебе надо к врачу, – каждый день повторяла моя начальница, легендарный редактор отдела красоты Джин Годфри-Джун, когда я ковыляла в балетках к ней в кабинет. – И сегодня же!
– Схожу, – обещала я и уходила домой, где в мрачном трансе тоннами пожирала разноцветные кукурузные колечки или ловила кайф в компании своего друга Марко.
Да-да. Мне было двадцать шесть лет, я работала младшим редактором отдела красоты в Lucky – одном из топовых американских глянцевых журналов, и больше окружающие почти ничего обо мне не знали. Однако за блестящим фасадом скрывалось немало тайн.
Начнем с того, что я страдала наркоманией – плотно сидела на «колесах». Помимо это я была: начинающей алкоголичкой, которая вечером после работы в одиночестве хлещет теплую «Вдову Клико», запершись в кабинете начальницы; коварной пациенткой, которая обманом выуживает у разных врачей рецепты и бегает по круглосуточным аптекам, пока ее коллеги коротают вечера за просмотром очередной серии «Настоящей крови», лежа в постелях в обнимку с бойфрендами; булимичкой, которая спускает на еду по сотне долларов в день во время приступов обжорства в грустную минуту (а грустные минуты случались частенько), а потом блюет салями и проволоне; измученной бессонницей и галлюцинациями плаксивой невротичкой, которая при каждом скрипе половицы в квартире подпрыгивает до потолка, словно Леброн Джеймс[2], и горстями глотает валиум; долбанутой членовредительницей, которая под телешоу «Сегодня вечером с Джеем Лено» пинцетом Tweezerman расковыривает кровоточащие нарывы вдоль линии бикини; похотливой, ненавидящей саму себя минетчицей с клубных тусовок, несущейся навстречу краху; и наконец – и, пожалуй, более всего – одинокой дурочкой в состоянии «ниже плинтуса». В мозгах у меня была такая каша, что хоть подавай ее на завтрак в Sarabeth’s; я позволяла парням из арт-тусовки душить себя во время незащищенного секса; у меня был один-единственный друг по имени Марко, косивший под Дэша Сноу[3], – он пытался воткнуть мне в шею шприц и однажды присосался к моим ноздрям, когда у меня случилось кокаиновое кровотечение; мой соквартирант Нив «Сом» Шульман[4] мечтал выпереть меня из нашей «двушки» в Ист-Виллидже; родители не разговаривали со мной с тех пор, как я наповал сразила папочку счетом на тридцать тысяч из рехаба[5]. С утра я принимала ванну, потому что не хватало сил стоять под душем; я заполняла квитанцию на квартплату маркером; у меня было три психиатра и ни одного гинеколога или стоматолога; я вела такую безумную жизнь, что не могла сообразить, какой крем наносить – дневной или ночной; и еще я ни разу в жизни не позвонила своей бабушке.
А еще я была лгуньей. Моя начальница Джин – в то время я ходила в ее ассистентках – проявила немыслимую благосклонность и на целых шесть недель отпустила меня в центр реабилитации. Вернувшись, я постоянно клялась и божилась, что чиста как слеза, хотя это была наглая ложь. А потом Джин меня повысила.
Так я стала редактором отдела красоты. Отчасти я соответствовала образу редактора Condé Nast – по крайней мере, пыталась. Носила знаменитые слэп-браслеты Dior и желтые синтетические платья Marni, ходила с трехсотдолларовой сумкой Lanvin из черной лакированной кожи, которую Джин в один прекрасный день плюхнула мне на стол («Для меня слишком… блестящая», – пояснила она). Мелирование делала в салоне Салли Хершбергер в Митпэкинге[6]; щеголяла шикарным лавандовым педикюром (Versace’s Heat Nail Lacquer, оттенок V2008) – и благоухала малоизвестными дорогими ароматами вроде Midnight Orchid от Susanne Lang и Black Musk Oil от Colette.
Но приглядимся. При росте метр шестьдесят два я весила сорок четыре килограмма. Вышеупомянутая сумка от Lanvin была битком набита оранжевыми аптечными пузырьками; если бы вы увидели, как я в них роюсь, то заметили грязь под ногтями и содранные о передние зубы костяшки пальцев. Подбородок воспалился от рвотных масс. Автозагар был неровный, потому что я наносила его под кайфом и на грани нервного истощения – его-то я и пыталась замаскировать автозагаром, – и под искусственным пигментом кожа больше всего напоминала «Труп невесты»[7]. Когда я, месяцами сидя на транквилизаторах, переставала расчесываться, стилист срезал у меня с загривка колтуны размером с мячик для гольфа. Из-за огромных мешков под глазами меня отстранили от показа мод на Mercedes-Benz Fashion Week: я бодрствовала сутками напролет. На протяжении месяцев я спала не более нескольких часов подряд. А без таблеток не могла уснуть годами. При том, что я писала статьи об уходе за волосами,