Пять трупов я обыскала и не обнаружила ничего полезного. Признаться, я надеялась найти у кого-нибудь в поясе или за пазухой что-то вроде путеводного пергамента или дощечки с обозначением хотя бы некоторых дорог и деревень. Разбойники, конечно, эти места и так знали, но вот у торговых людей, нападениями на которых они, судя по всему, промышляли, путевые рисунки вполне могли быть. А раз могли быть, то разбойники их отобрали бы вместе со всем остальным – или я ничего не смыслю в этих людишках. Но никаких рисунков я не нашла.
Впрочем, оставался еще один труп – того самого разбойника с мечом, которого вулх загрыз у меня на глазах.
Я с сожалением оглядела затоптанный ельничек, где разыгралась последняя схватка. Сломанные елочки мне было по-настоящему жаль – в отличие от убитых людей.
Судя по одежде, а особенно – по добротным сапогам, этот разбойник был главарем. Труп лежал на левом боку, и подстилка из хвои прошлого круга под его головой потемнела от впитавшейся крови. Я ногой перевернула мертвеца на спину.
Тьма и демоны! Когда мерзавец напал на меня, я, понятное дело, смотрела в основном на его меч. А теперь я увидела ножны от этого меча и тихо ахнула.
Если бы на стол в доме Беша вместо общих глиняных лоханей поставили каждому серебряную тарелку, тарелки смотрелись бы не так дико, как эти ножны. На трупе лесного разбойника они выглядели неуместными до нелепости.
Я развязала ремешки, которыми ножны крепились к поясу, и дивная вещь оказалась у меня в руках. Я повертела ножны так и эдак, любуясь работой неизвестного мастера. Провела пальцем по бархатистой коже. Луч Четтана проник сквозь листву, вспыхнул пронзительно-красным на металлической оковке ножен и бросил яркие блики на сдержанный коричневый тон кожи.
Я потянулась за лежащим тут же мечом и сразу поняла, что ошиблась – меч, с которым набросился на меня разбойник, не имел никакого отношения к этим ножнам. Это был грубый восточный клинок, размерами короче и шире ножен. Судя по царапинам на крестовине, его вообще носили просто в кольце у пояса.
Оковка у ножен была необычная. Каждому из трех стальных колец, охватывавших ножны, сопутствовало такой же ширины серебряное. Стальные кольца были совершенно гладкими, серебряные же покрывала тонкая резьба. В узорах странным образом сплетались листья дуба, клена и винограда; незнакомые мне символы, среди которых главенствовал круг; цепочки звериных и человеческих следов. Каждое из колец несло свой собственный рисунок.
Самой широкой была оковка устья. Я присмотрелась к ней повнимательнее. Показалось мне, или в сплетении узора на самом деле мелькнул рисунок букв?
Поворачивая ножны, я медленно читала надпись, сделанную на древнем языке. Вот и пригодилось мне знание письменности хорингов, которым невесть зачем поделился со мной старина Унди Мышатник, упокой его Тьма. На серебряном кольце было вырезано