– За что? – спросил Виталий.
– Денег был должен много.
– Мне тоже приставляли пистолет к голове, – помолчав, сказал Бонч.
– И мне, – вдруг сказал Володя, как будто только что вспомнил.
– И мне, – сказала Яна.
Мы переглянулись, удивленно посмотрели на Яну.
Яна снова сыграла, что покраснела:
– Ну, да, а что?
– А тебе-то чего? – удивился Виталий.
– Так…
– Повезло нашему поколению, – сказал Бонч. – Повидали разные времена. Есть, с чем сравнить. Умеем ориентироваться. И ценить жизнь. Когда я учился в киношколе в Польше, у большинства студентов главной темой творчества был суицид. У них там сытая благополучная жизнь. Им не о чем снимать кино… За что тебе приставляли к голове пистолет, Яна?
Яна молчит, хлопает ресницами.
– Может, Яна, ты все же выпьешь с нами? – снова спрашивает Виталий.
– Нет, спасибо, в другой раз, правда. И ко мне сегодня должны из Москвы прилететь.
– Кто у тебя там прилетает? – заинтересовался Володя. – Кто бы ни прилетел, приглашай к нам за стол.
У Яны звонит телефон, она торопливо отходит поговорить. Через минуту возвращается попрощаться.
Виталий и Наташа провожают ее до дороги.
Вернувшись, Виталий рассказывает несколько еврейских анекдотов. Я люблю еврейские анекдоты, потому что они часто похожи на притчу. А притча – мой любимый жанр.
Виталий стрижен коротко, как я. И постоянно улыбается. Всего пару раз за весь вечер он забывал о необходимости улыбаться. Тогда его взгляд становился холодным и пустым, как если бы ему когда-то годами молотком ломали пальцы, как Родиону в восьмой серии, и при этом твердили в лицо: «Ты верил в торжество добра и справедливости? Ну, так получи, еврей!»
С Наташей они нежны и как-то трепетны что ли. Она весь вечер обнимает его, поглаживает по спине, по лысеющей макушке, заглядывает в глаза. Как будто знает, что этот вечно смеющийся зрелый человек может в любой момент соскочить с катушек, и готова сразу его утешить. Ее рука все время у него на плече. А он обнимает ее и гладит. Это так непривычно видеть. Обычно взрослые