В следующие пять минут меня выслушивают, выстукивают и щупают. В завершение Бурденко разматывает на моей голове бинт и исследует операционный шов.
– Странно, – бормочет под нос. – Оперировал третьего дня[4], а рана почти зажила. Воспаления нет. Удивительно.
Благоразумно молчу.
– Неплохо, очень даже неплохо.
Бурденко бинтует мне голову обратно.
– Мне можно вставать? – интересуюсь.
– Что вы! – Бурденко крутит головой. – После проникающего ранения в мозг? Осколок я достал, отверстие в черепе закрыл, рана заживает, но что там внутри, неизвестно. Мозг – темное дело. Постельный режим, голубчик! Причем строгий.
– Благодарю, Николай Нилович! Спасли вы меня. Можно сказать: вырвали из лап смерти.
Звучит пафосно, но здесь этого не стесняются.
– Это мой долг, Валериан Витольдович! Что вам объяснять? Сами оперируете, – он встает и поворачивается к Загряжскому. – С вашего позволения удалюсь. Раненый попечения не требует, а у меня дела.
– Спасибо, Николай Нилович! – благодарит Загряжский.
Бурденко кивает и уходит. Выглядит он недовольно. Понимаю от чего. Главного хирурга фронта оторвали от дел ради какого-то раненого. Осмотреть меня мог и обычный врач, но я привилегированный больной. Не потому, что меня с Загряжским и Бурденко связывают добрые отношения, отнюдь. На меня положила глаз наследница престола, а это выводит недавнего зауряд-врача в число вип-персон.
Загряжский устраивается на стуле.
– Чем могу быть полезен, Валериан Витольдович? Есть просьбы, пожелания?
Дожил! Начальник госпиталя, статский советник, интересуется у начальника медсанбата и надворного советника его пожеланиями. Это если бы генерал в моем мире спрашивал о том же подполковника. Впрочем, был бы я зятем Путина… Или хотя бы кандидатом в зятья.
– Благодарю, Филипп Константинович, ничего не нужно. Если только газет. Хочу знать, чем живет Отечество.
– А вам можно? – Загряжский задумывается.
С одной стороны, просьба невинная. С другой – перед ним раненный в голову. Неизвестно, как подействует на его поврежденный мозг чтение. Профессор Преображенский в «Собачьем сердце» запрещал прикасаться к советским газетам перед обедом. Но здесь империя, а я уже поел.
– Распоряжусь, – наконец решает Загряжский. – Поправляйтесь, Валериан Витольдович!
Встает и уходит. Остаюсь один, скучаю. На душе погано, думать не хочется. Как скоро Ольге доставят документы? Штаб седьмой дивизии – у линии фронта. Если послать курьера обычным порядком, за день не управится. До этого Ольгу не увидеть, а хочется. Очень…
Открывается дверь, и в палату впархивает Лиза. В руках ее стопка газет.
– Филипп Константинович велел вам почитать! – сообщает довольно.
Ой ли? Наверняка – просто отнести, но Лиза повеление переиначила. Появилась возможность находиться подле предмета обожания и быть ему полезной. Спорить не стану. Будет у меня живая аудиокнига.
Лиза устраивается