– Записал в блокнот, говоришь?
– Да, в маленький такой блокнот, в кожаном переплете. В деревне его купил.
Не скрою, я слегка занервничал. Даже если он хранит этот свой блокнот под замком, от одной мысли, что он вообще существует, можно потерять сон и покой. А уж если, не приведи Бог, блокнот попадет не в те руки… Это же бомба, начиненная динамитом.
– Где ты его хранишь?
– В нагрудном кармане. Вот он… Нет, его здесь нет. Странно, – сказал Гасси. – Наверное, где-нибудь обронил.
Глава IV
Не знаю, как вы, а я уже давно установил, что в нашей жизни порой происходят события, которые резко меняют все ее течение, я такие эпизоды распознаю мгновенно и невооруженным глазом. Чутье подсказывает мне, что они навеки запечатлеются в нашей памяти (кажется, я нашел правильное слово – запечатлеются) и будут долгие годы преследовать нас: ляжет человек вечером спать, начнет погружаться в приятную дремоту и вдруг подскочит как ужаленный – вспомнил.
Один из таких достопамятных случаев приключился со мной еще в моей первой закрытой школе: я пробрался глубокой ночью в кабинет директора, где, как мне донесли мои шпионы, он держит в шкафу под книжными полками коробку печенья, достал пригоршню и неожиданно обнаружил, что улизнуть тихо и незаметно мне не удастся: за столом сидел старый хрыч директор и по необъяснимой игре случая составлял отчет о моих успехах за полугодие – можете себе представить, как блистательно он меня аттестовал.
Я покривил бы душой, если бы стал убеждать вас, что в той ситуации сохранил свойственный мне sangfroid.[6] Но даже в тот миг леденящего ужаса, когда я увидел преподобного Обри Апджона, я не побледнел до такой пепельной синевы, какая разлилась на моей физиономии после слов Гасси.
– Обронил где-нибудь? – с дрожью в голосе переспросил я.
– Да, но это пустяки.
– Пустяки?
– Конечно, пустяки: я все наизусть помню.
– Понятно. Что ж, молодец.
– Стараемся.
– И много у тебя там написано?
– Да уж хватает.
– И всё первоклассные гадости?
– Я бы сказал, высшего класса.
– Поздравляю.
Мое