– А вот что: оставайся ужинать, Луций Корнелий.
Итак, Луций Корнелий остался ужинать, чем доставил хозяину несравненное удовольствие, ибо Метелл Нумидийский первоначально намеревался отужинать в одиночестве, несколько утомленный своим новым статусом живой легенды Форума. Темой разговора была неустанная борьба его сына за прекращение отцовской ссылки на Родосе.
– Ни у кого еще не бывало лучшего сына, – говорил возвратившийся изгнанник, уже чувствуя влияние вина, которого он употребил немало, начав задолго до ужина.
Улыбка Суллы была воплощением обаяния.
– Против этого я не в силах возразить, Квинт Цецилий. Ведь я имею удовольствие считать твоего сына своим другом. Мой собственный сын – пока ребенок. Впрочем, слепое отцовское обожание подсказывает мне, что и моего сына будет нелегко одолеть.
– Он – Луций, как и ты?
Сулла непонимающе заморгал.
– Разумеется.
– Странно, – произнес нараспев Метелл Нумидийский. – Разве в твоей ветви Корнелиев не называют первенцев Публиями?
– Поскольку мой отец мертв, Квинт Цецилий, я не могу задать ему этого вопроса. Не помню, чтобы он при жизни был хоть раз достаточно трезв, чтобы мы могли поговорить о семейных традициях.
– Это не столь важно. – Немного поразмыслив, Метелл Нумидийский сказал: – Кстати, об именах. Ты, видимо, знаешь, что этот… италик всегда дразнил меня Свинкой?
– Я слышал это твое прозвище от Гая Мария, – серьезно ответствовал Сулла, наклоняясь, чтобы в очередной раз наполнить вином из замечательного стеклянного кувшина оба кубка. Какое везение, что Свинка питает пристрастие к стеклу!
– Отвратительно! – поморщился Метелл Нумидийский, имея в виду прозвище.
– Именно отвратительно! – поддакнул Сулла, наслаждаясь. – Свинка… Свинка…
– Мне потребовалось немало времени, чтобы привыкнуть и изжить обиду.
– И неудивительно, Квинт Цецилий, – ответил Сулла с невинным видом.
– Детский жаргон! Нет чтобы смело обозвать меня cunnus! Италик… – Внезапно Метелл Нумидийский порывисто выпрямился, провел рукой по лбу и тяжело задышал. – Что-то мне не по себе. Никак не могу отдышаться…
– Попробуй дышать глубже, Квинт Цецилий!
Метелл Нумидийский стал послушно глотать ртом воздух, но, не чувствуя облегчения, проговорил:
– Мне плохо…
Сулла подвинулся к краю ложа, чтобы нащупать ногами сандалии.
– Принести тазик?
– Слуги! Позови слуг! – Он схватился руками за грудь и упал спиной на ложе. – Мои легкие!
К этому времени Сулла достиг края ложа и наклонился над столиком.
– Ты уверен, что дело именно в легких, Квинт Цецилий?
Метелл Нумидийский корчился от боли, оставаясь в полулежачем положении; одну руку он по-прежнему