Гуру дёрнул рубильник, и под бетонным потолком зажглись длинные лампы. Бункер заметно посветлел и стал просторнее.
– Я думал, – заговорил учитель. – Аня преувеличила, когда сказала, что хранители слетаются к тебе как пчёлы на мёд.
– Аня сказала? Но откуда она…
– Видела, – Гуру прошагал к столу. – Видела, как ты несколько раз появлялся в коридоре, пытался обмануть хранителей и каждый раз нарывался.
Гуру сел, и Ньютон, помня прошлую встречу, последовал его примеру.
– Знаешь, почему это происходит? Почему их так тянет к тебе? – спросил учитель.
– Я знаю, что хранителям не нравится своевольство и перемены во сне. А ещё, когда мы приносим собственные проекции. Даже если это выходит случайно.
– Это верно. А как ты заработал свой шрам, который так любезно продемонстрировал в прошлый раз? Расскажи.
Ньютон замялся, не желая вспоминать о том дне.
– Слушай, – чуть раздражённо протянул Гуру. – Я не собираюсь выпытывать из тебя в час по чайной ложке. Ты здесь, потому что хочешь учиться. И чтобы у нас всё с тобой сладилось, я должен знать, с чем буду работать.
– Да, конечно. Извините, – искренне проговорил Ньютон. – Хранители атаковали меня, а я пытался с ними бороться… Пытался сжечь их.
– Удалось? – Гуру хитро улыбнулся, точно знал конец истории.
– Они обратили огонь против меня, и я проснулся с ожогами, – Ньютон отвёл взгляд, нервно потирая бёдра ладонями. – В общем, я уже показывал.
– Насилие порождает насилие, – назидательно произнёс Гуру. – Это главный закон разума. Никогда не забывай его при общении с хранителями. Когда ты используешь что-то против них, ты идёшь против мира снов. Так что, любое противодействие обернётся против тебя же троекратно.
Ньютон слушал с серьёзным видом и кивал.
– Но это ты уже усвоил. Теперь ответь, почему ожоги, которые ты получил во сне, появились на твоём теле в реальности? – Гуру сощурился и посмотрел на ученика проницательным взглядом. – В день, когда это случилось, ты что-то принял, я полагаю?
Вопрос застал Ньютона врасплох и заставил на несколько секунд перенестись в то, казалось, уже такое далёкое весеннее утро, когда разбитым и опустошённым вернулся он в свою квартиру в Новосибирске после недолгой поездки в Иркутск.
За окном тогда всё распускалось и оживало, и даже цветы на подоконнике ещё были зелены и только начинали подавать признаки обезвоживания. Однако внутри Виктора в то утро уже всё безвозвратно омертвело, и даже чувство вины за оставленную в трауре мать не терзало нисколько. Единственное, чего он хотел, сидя на кровати, бессильно склонившись и обхватив себя единственной рукой, это перестать существовать. Осознав это, он разрыдался.