– Я же не знал, что так будет. Мне так нельзя. Мне скоро на олимпиаду по русскому…
Смотрю на него – на его дрожащие губы, на постоянно дергающуюся левую ногу, на нервно дергающуюся челюсть, – и меня переполняет презрение, потому что я понимаю, как смешно, убого и уродливо он выглядит. Молокосос, начавший торчать вслепую, насмотревшийся в кино на чуваков, которые курят «траву», как обычные сигареты и едва кайфуют с нее.
– Но ты же мне эту херню продал, – он рискует повысить голос и даже слегка привстает.
И вот это уже действительно обнуляет счетчик моего спокойствия.
– Правда? А ты не знал, когда долбил, к чему это приводит? Или интернетом пользоваться не обучен? Ты не знал, что иногда с веществ прет, и это не всегда так хорошо, как хотелось бы?
Он вскакивает и встает надо мной, вынуждая меня снова напрячь руку на баллоне. Я категорический противник насилия. Брызнул в глаза – и пошел, не иначе. И он меня пытается подвести к этому.
– Но ты говорил, это обычная «трава»!
– «Трава» – это наркотик, чувак. Реально наркотик, что бы тебе ни рассказали на «ютубе» или «контакте». И она влезает в твою голову, как все остальное. Теперь ты знаешь, поздравляю.
– А если я тебя мусорам сдам? – он явно надеется на то, что у меня сдадут нервы.
– Попробуй, – я безразлично усмехаюсь и неторопливо кладу ногу на ногу. – Догадайся, у кого я беру. У лоха чилийского или у человека с деньгами и связями, который не любит риск. Он узнает, кто перекрыл один из его каналов. А потом ты исчезнешь. Просто не придешь домой из школы. И на олимпиаду по русскому назначат кого-то другого. Такая вот паскудная c'est la vie.
– Ну, помоги мне, помоги, пожалуйста!
Кажется, я давно уже не слышал столь простых и бессмысленных попыток обратить на себя мое внимание и хоть немного разжалобить меня. Парень бормочет еще какие-то нелепости, встает и снова приседает как неваляшка, пытаясь разобраться, что же ему делать, но у него ничего не выходит, и он снова садится и плачет. Ему действительно страшно. Но я с этим ничего не могу поделать. Возможно, психиатр поможет. Я знаю, что с этим кудрявым олухом, но не скажу, хоть режьте. Потому что он должен пройти этот путь сам. Худшее, что можно сделать сейчас – это вмешаться.
– Извини. Могу дать в долг, чтоб тебя хоть немного попустило. Это все.
Через какое-то время пацан просто встает и, не переставая всхлипывать, уходит. А я остаюсь сидеть на скамейке. Рядом с площадкой накручивает круги молодая мамаша с коляской, и она явно хотела бы присесть на площадке, но переживает за мое присутствие. Видимо, видок у меня еще тот. Знала бы она, сколько стоят шмотки, которые у меня одеты под длинной демисезонной курткой угрюмого и поношенного вида.
Я, конечно, блефовал. Никто не станет убирать стукача из-за того, что он сдал одного дилера. Если что-то такое повторится – то еще может быть. Только вот Михей с высоты его полета вряд ли увидит малолетнего псевдоторчка, взбесившегося из-за собственной тупости при переходе с пива на каннабис. И все, что нужно сейчас – это отпустить ситуацию. И ни в коем