– Увидим, – отозвался падре.
Владелец кинотеатра укоризненно посмотрел на священника, но, когда он, потряхивая рубашку, чтобы освежить грудь, заговорил снова, голос его звучал просительно:
– За год это третья картина, которую можно смотреть всем, – сказал он. – В воскресенье три части не удалось показать из-за дождя, и люди очень хотят узнать, какой конец.
– Колокол уже прозвонил, – сказал падре.
У владельца кинотеатра вырвался вздох отчаяния. Он замолчал, глядя в лицо священнику, уже не в состоянии думать ни о чем, кроме невыносимой духоты.
– Выходит, ничего нельзя сделать?
Падре Анхель едва заметно кивнул. Хлопнув ладонями по коленям, владелец кинотеатра встал.
– Что ж, – сказал он, – ничего не поделаешь.
Сложив платок и вытерев им потную шею, он обвел комнату суровым горьким взглядом.
– Прямо как в преисподней, – сказал он.
Священник проводил его до двери, закрыл ее на засов и сел заканчивать письмо. Он перечитал его с самого начала, дописал незаконченный абзац и задумался. Музыка, доносившаяся из громкоговорителей, внезапно оборвалась.
– К сведению уважаемой публики, – зазвучал из динамика бесстрастный голос. – В связи с тем что администрация кинотеатра желает вместе со всеми выразить свои соболезнования, сегодняшний вечерний сеанс отменяется.
Узнав голос владельца кинотеатра, падре Анхель улыбнулся. Становилось все жарче. Он продолжал писать, отрываясь лишь затем, чтобы вытереть пот и перечитать написанное, и исписал целых два листа. Он уже подписывался, когда хлынул дождь. Комнату наполнили испарения влажной земли. Падре Анхель надписал конверт, закрыл чернильницу и хотел сложить письмо вдвое, но остановился и перечитал последний абзац. После этого, снова открыв чернильницу, он добавил постскриптум: «Опять дождь. Такая зима и события, о которых я вам рассказывал выше, наводят на мысль, что впереди нас ожидают горькие дни».
Рассвет в пятницу был тепел и сух. Судья Аркадио очень гордился тем, что с тех пор, как стал мужчиной, кончал с женщиной по три раза за ночь. Этим утром, в самый момент, оборвались шнурки москитной сетки, они с женой запутались в ней и рухнули на пол.
– Оставь, – пробормотала она, – поправлю потом.
Они вынырнули, голые, из клубящейся москитной ткани. Судья Аркадио направился к сундуку за чистыми трусами. Когда он вернулся, жена уже оделась и прилаживала москитную сетку. Не взглянув на нее, он прошел мимо и, все еще часто дыша, принялся обуваться. Она подошла, прижалась к его плечу круглым тугим животом и слегка зажала зубами его ухо. Мягко отстранившись, он сказал:
– Не трогай.
Она ответила удовлетворенным смехом и, последовав за ним, ткнула у самой двери указательными пальцами в спину:
– Н-но, ослик!
Подскочив, судья Аркадио резко отвел ее руки. Со смехом