– «Когда я слушаю стихи Ларисы Миллер, то возникает загадка. Где те средства, которыми она добивается успеха, успеха у меня – читателя?.. Я почти не знаю людей, которые писали бы стихи настолько загадочно. Этот поэтический аскетизм поразителен и доступен только очень талантливым людям»[1];
– «Поэзия Ларисы Миллер – яркий образец торжества русской речи и русского классического стиха с его точными рифмами, лаконизмом, пушкинской, тютчевской, фетовской загадкой. Мы не знаем, почему такая поэзия никогда не устаревает…»[2];
– «Парадокс заключенной в стихах Л. Миллер «загадки» видится мне в том, что свои «загадочные» приемы она не прячет – вот они, на поверхности, налицо в каждом стихотворении. Но при этом настолько безыскусны, естественны, что читатели «проглатывают» их, не замечая, стремительно, на одном дыхании, не отдавая себе отчёта в истоках невольно возникающего гипноза… Процент гражданских стихов у Ларисы Миллер невелик, зато какие это стихи! Я живу в США. Три года назад смотрю по телевизору репортаж из Москвы о демонстрации оппозиции и вдруг вижу плакат с броскими строками, знакомыми ранее по «Новой газете»: «А Россия уроков своих никогда не учила»»[3];
– «Когда я спрашиваю, о первом читательском впечатлении от поэзии Ларисы Миллер – то почти непременно слышу о чуде простоты и особом обаянии её личной стихотворной тайны. Многие стихи Ларисы Емельяновны зачастую кажутся даже и не написанными, а словно бы жившими всегда»[4];
– Арсений Тарковский (сентябрь 1977 г.): «У Ларисы прозрачно-родниковая форма при истинно глубоком содержании. Когда читаю её, отдыхаю от невнятицы и мнимого глубокомыслия, а их так много в современной поэзии…». С увлечением стал читать вслух её стихи, не вошедшие в сборник «Безымянный день». Потом сказал: «Как жаль, что её не услышит Ахматова…». Таких слов мне ни об одном из молодых поэтов от А.А. слышать не доводилось…»[5];
– «Есть поэты, которые словно бы присутствовали всегда. По крайней мере, какое бы время ни вспомнилось, они уже были: писали сами и о них кто-то писал. Такой устойчивый, ровный, успокаивающий фон: раз они есть, значит, все в порядке. Один из таких поэтов – Лариса Миллер, книги которой в последние годы выходят в свет с завидным постоянством и никогда не разочаровывают. Живой, в общем, классик[6];
– из откликов читателей в интернете: «Ваши стихи хорошо читать утром, на чистую душу»[7]; «Стихи Миллер полны аллюзий, вызывающих у читателя собственные образы. Воздействие её поэзии на нервную систему запредельно. Разве это – простота?»[8]
Вряд ли я могу дать здесь ответ на эту загадку воздействия на читателя поэзии Ларисы Миллер. Может быть, одним из ключей к «отгадке» является тот факт, что многие стихи Ларисы начинаются как бы с полуслова, состоят из одной фразы и произносятся на одном дыхании:
– «А между тем, а между тем, / А между воспалённых тем / И жарких слов о том, об этом / Струится свет. И вечным светом / Озарены и ты, и я, / Пропитанные злобой дня»;
– «А я мечтаю только об одном, / Чтоб больше не ходила ходуном / Земля, вернее, почва под ногами, / Чтоб не пришлось «другими берегами» / Назвать края, где жизнь моя и дом»;
– «Нет, мы не плачем, мы не плачем, / И будь мы хвостиком собачьим / Любой длины и толщины / С рождения оснащены, / Мы им бы весело виляли, / Безумно радуясь, что взяли / Нас погулять на белый свет, / Где можно взять волшебный след»;
– «Я ещё одну минутку / Попросить у вас хотела: / Я не все печали в шутку / Обратить пока успела, / И не всё, с чем шутки плохи, / Превратила в приключенья, / И не все сумела вздохи / Сделать вздохом облегченья».
2. Загадка политическая – советская
Известно, что лирический поэт стихов не пишет, а за кем-то записывает: «Не пишется, не пишется. / И тщетны все уловки. / Не пишется без помощи / Таинственной диктовки…». Гражданской тематики в поэзии Ларисы Миллер немного, и появлялась она не по обязанности[9], а волею случая и потому что «достало».
Стихотворение «Погляди-ка, мой болезный…», вторая строка которого дала название этой книге, написалось вечером 15 сентября 1976 года, потому что утром того же дня на глазах поэта КГБ арестовало и отправило в психбольницу нашего друга композитора и барда Петра Старчика. Ужас всей картины был еще и в том, что все это случилось также на глазах жены и детей Петра, которые бежали за отъезжающей машиной скорой помощи и истошно кричали: «Папа, папа!». (См. эссе «Колыбель висит над бездной»).
Стихотворение «Было всё, что быть могло… / Может завтра в путь острожный / Пыль дорожную глотать… / Мой сынок, родная плоть, / Черенок, пустивший корни / Рядом с этой бездной черной, / Да хранит тебя Господь / От загула палачей, / От пинков и душегубки, / От кровавой мясорубки, / Жути газовых печей…» появилось летом 1974 года, когда друзья принесли нам типографски изданный (говорили,