– Старый дуб – это просто к слову?
Ильюхин усмехнулся:
– Старый дуб – это не просто к слову, но ты не заморачивайся… И вот что я тебе еще скажу: мы тут с тобой сидим не для того, чтобы помочь кому-то с кем-то разобраться, понял?
Внезапно лицо полковника скривилось, словно от сильной зубной боли. Валерка не мог читать мысли, поэтому не узнал, что Ильюхин в этот момент подумал: «А на самом деле получается – что именно для этого и сидим, прости господи!»
Штукин снова начал нервно ерошить пальцами волосы:
– Виталий Петрович, а зачем же вы мне тогда о Гамернике-то… Я ведь тоже – человек. У меня свой счет есть!
Ильюхин ждал этот вопрос:
– Я тебя, Валера, ориентирую. Ты должен настоящей информацией обладать, чтобы лучше чувствовать, чтобы понимать по мелким оговоркам возможное развитие событий. Еще раз подчеркну: я тебе сказал об исполнителях не для того, чтобы их кому-нибудь сдавать. Знаешь, не все так плохо! О стрелках я сказал лишь для одного – чтобы подчеркнуть, что они имеют самое непосредственное отношение к Гамернику. Стало быть, у Юнкерса мыслят в правильном направлении. А информация оперативная – это не сакральное знание. Информация, как вода, – где-нибудь, да просочится. И Юнгеров рано или поздно начнет отвечать Гамернику. Ну не сможет он не ответить – так ведь?
Валера посмотрел на полковника очень нехорошими глазами:
– И в чем же он будет не прав?
Ильюхин сделал вид, что не замечает этого взгляда:
– А в том, что, сделав это неуклюже, он может попасть в крайне неприятные отношения с государством… Или сам ничего не будет делать, все Ермилову поручит?
Валера медленно качнул головой:
– Нет, в этом случае он не поручит Ермилову, хотя тот, наверное, будет настаивать.
– Вот! – поднял вверх указательный палец Ильюхин. – Юнгеров захочет поступить по-человечески, а людям свойственно ошибаться, особенно когда их чувства задеты…
– Ну да, – неприятным голосом перебил полковника Валера. – Гамерник-то не попадет в неприятные отношения с государством!
Виталий Петрович нахмурился:
– Слушай, друг дорогой! Ты не забывай, что у нас с тобой есть дело, дело нешуточное, и твоя роль в этом деле ключевая, и притом редкая. Я понимаю, что тебе тяжело, что ты с живыми людьми контачишь и видишь в них много хорошего. Это правильный настрой. Психологически правильный – видеть на участке своей работы больше позитивного. Но не наше дело – и уж точно не твое – вступаться за Юнгерова. Тем более в разборке с Гамерником. Кто там из них прав? Откуда что пошло? Живут они так… А то, что этот Гамерник гнусен, – я и без твоих замечаний знал еще тогда, когда ты в школе учился. Ферштейн?
– Яволь, херр оберст![7]
Виталий Петрович помолчал, снова потер лоб пальцами и продолжил уже более спокойно:
– Оперативные материалы я тебе показывать-листать