Мужчина за пятьдесят, крепкий, с залысиной во весь лоб и начавшей превращаться в бороду двухнедельной щетиной, явно не трезв.
– Не узнаешь меня, Базилевс?
Мужчина, прищурившись, внимательно осмотрел гостя.
– Почему я не чувствую тебя, Грегор?
– Не хочу афишировать свой визит. Нужно посоветоваться.
Немного поколебавшись, Базилевс жестом предложил гостю проследовать за собой.
Количество пустых бутылок на полу комнаты намекает на грандиозную вечеринку, прошедшую здесь недавно. Единственный стакан и скудная закуска на столе говорят об отсутствии на ней гостей.
– Пить будешь?
Грегор утвердительно кивнул, усаживаясь за низкий журнальный столик. Хозяин придвинул гостю стакан и, ловко освободив стручок болгарского перца от внутренностей, разлил остатки жидкости из бутылки. Один глоток, один глубокий вдох прижатого к лицу рукава тельника.
– Представляешь, – Базилевс пошарил под столиком в поисках нового снаряда, – была тут только что одна. Работу ей свою хотел продать. Знаешь, что она мне сказала? Это не произведение искусства. Я бы понял, если бы придралась к композиции, задумке, обвинила в плагиате. Технология исполнения ее не устраивает. Послойная полиграфическая печать не может быть картиной. Как будто их Мона Лиза выполнена по другой. Но одна висит в Лувре, а другая вовсе не искусство.
Сюжет полотна, занимающего весь угол комнаты, заставляет задуматься о душевном состоянии автора. Человек разрезающий собственное предплечье и вываливающиеся из раны шестеренки. Сжимающий тиски на своих пальцах, с обнаженными от плоти металлическими штырями кончиков, другой. Всяческий хлам, выпирающий из карманов ватника, единственного предмета одежды следующего персонажа. Все андрогинные, бесполые. Самолет разбившийся около нагромождения вещей, давно вышедших из употребления. Толи снег, толи белый радиоактивный пепел висит над землей, словно кто-то незримой колотушкой ударил по поверхности, заставив подняться субстанцию в воздух. Похоронная процессия, с завернутыми в газеты телами. Забой животных среди ликующей толпы.
– Если бы холст купили до моего прихода, я бы убил нового владельца, чтобы завладеть им. Все еще продаешь?
– Грегор, – вторая порция разговора разлита столь же профессионально, – ты же понимаешь, что не в деньгах дело. Нравится – забирай, Гений физики.
– Все еще страдаешь от поражения в нашей детской игре?
– Детской… Именно так я ее и воспринял, когда вы объявили борьбу за право называться Гением. Не хотел ведь участвовать, думал, уязвлю своих учеников победой в половине номинаций. А в итоге так ни в чем и не оказался лучшим.
– Ты всегда лучшим наставником. Единственным первым для всех.
– Угу. И когда поддержал двоих, нагадил в душу всем остальным.
Пауза в разговоре слегка затянулась, и Грегор придвинул свой стакан для следующей дозы медленного яда.
– Леант вернулся.
– Я