– Да, закончила, Елизавета Андреевна.
– Ну тогда попрощайтесь с мальчиком, а нам с вами еще нужно поговорить.
– Всего доброго… Дарен, – она опять сделала паузу перед моим именем, да я и не хотел, чтобы она запоминала имя такого идиота, как я.
– До свидания.
Я выбежал из кабинета, но все еще чувствовал, как взгляд Риты пронзает мне спину, и спешил уйти с линии огня, скрывшись за ближайшим углом.
«Почему так долго, Маргарита?» – послышался утопающий в глубине коридора голос Елизаветы Андреевны, когда я уже скрылся за поворотом.
Больше я ее не видел. То ли закончилась практика, то ли она не справлялась с обязанностями, так как большинство не воспринимало ее всерьез из-за ее возраста и приятного личика, а может, она и вовсе разочаровалась в карьере психолога, убедившись, с какими оболтусами вроде меня ей придется работать. Забавно, я силюсь, но все же не могу вспомнить черт ее лица. Помню только ее глубокие, как кристаллы, карие глаза и темные волосы, которые развевали едва уловимый, чуть сладкий весенний аромат, которым невозможно было надышаться.
Я не помню тот миг, конкретный случай или просто день, когда краски поблекли, и то, что радовало меня до этого, стало только раздражать. Но продлилось это недолго. Краткая, но содержательная повестка из военкомата поставила жирную точку, перелистнув очередную страницу моей никчемной жизни. Меня определили в железнодорожные войска в воинскую часть 41146 в Омске. Но рассказать о тех временах мне почти нечего. В первый же месяц в части среди сослуживцев произошел конфликт, и меня отправили в медчасть. Вот так – конфликт у сослуживцев, а к доктору меня. Я провел там две недели, и то больше оттого, что были новогодние праздники и никому не было до меня никакого дела. Поэтому свой первый новогодний праздник вне приюта я встречал в одиночестве, глядя на завывающую метель за окном. Моим единственным развлечением было смотреть на пролетающие клубы снега под одиноким уличным фонарем и угадывать, в каком направлении ветер в следующий момент направит безвольные снежинки.
В середине января, когда я совсем окреп, со мной побеседовали несколько врачей, а потом отправили на гражданку. Не знаю тому причин, ведь я чувствовал себя хорошо, и, кроме заметной горбинки на сломанном носу, видимых изменений не было. К тому же она делала мое лицо мужественней, так что я совсем не расстраивался. Возможно, меня разжаловали, чтобы не накалять обстановку в части, ведь очевидно, что меня невзлюбили с самого первого дня, или, может, это гостеприимство у них такое, все были очень рады столичному гостю. Так окончилась моя карьера в Вооруженных силах России. Пойти служить по контракту мне не дозволяли по медицинским показаниям, не особо вдаваясь в разъяснения. Все было в моей карте. Я не особо унывал, но осознание того, что очередная дверь захлопнулась перед моим носом, вгоняло меня в депрессию. И ведь это та дверь, куда некоторых затаскивают силой, а меня оттуда просто вышвырнули.
Зная,