Двумя днями позже Генри вернулся из школы (теперь он ездил туда на грузовике) испуганный и с виноватым видом.
– Шен последние два дня не приходила в школу, – рассказал он, – и я завернул к Коттери, чтобы спросить, все ли с ней в порядке. Я подумал, она могла заболеть испанкой. В дом они меня не пустили. Миссис Коттери велела мне уезжать и сказала, что ее муж приедет сегодня вечером, чтобы поговорить с тобой, после того как закончит все дела. Я спросил, могу ли я что-нибудь сделать, и она ответила: «Ты уже сделал предостаточно, Генри».
Тут я вспомнил слова Шен, а Генри закрыл лицо руками.
– Она беременна, папка, и они это знают. Ясно, в этом все дело. Мы хотим пожениться, но теперь, боюсь, они нам не позволят.
– О них не думай, – отчеканил я. – Я тебе не позволю.
Он посмотрел на меня обиженными, влажными от слез глазами.
– Почему?
Я подумал: Ты видел, что произошло между твоей матерью и мной, и все равно спрашиваешь? Но ответил иначе:
– Ей пятнадцать лет, а тебе исполнится пятнадцать лишь через две недели.
– Но мы любим друг друга!
Ох, этот крик безумца! Этот бабский вопль. Мои руки, безвольно висевшие, сжались в кулаки, и я с трудом разжал пальцы. Злость помочь не могла. Мальчику требовалась мать, чтобы обсудить этот деликатный вопрос, но Арлетт сидела на дне засыпанного землей колодца в компании дохлых крыс.
– Я знаю, что любите, Генри…
– Хэнк! И другие женятся молодыми.
Раньше женились. А теперь, когда началось новое столетие и границы закрылись, это происходит все реже. Но я сказал ему другое:
– У меня нет денег, чтобы помочь вам начать новую жизнь. Может, году к двадцать пятому, если цены на зерно останутся высокими, но не теперь. И с учетом ребенка…
– Их было бы предостаточно! – воскликнул он. – Если бы ты так не стремился заполучить эти сто акров, их было бы предостаточно! И она поделилась бы со мной! Не стала бы говорить со мной, как ты сейчас!
Его слова так потрясли меня, что я лишился дара речи. Прошло шесть недель или около того с тех пор, как мы в последний раз упомянули в разговоре Арлетт, пусть даже назвав ее всего лишь «она».
Сын с вызывающим видом смотрел на меня. И тут, в самом начале нашей дороги, я увидел Харлана Коттери. Он направлялся к нам. Я всегда считал его своим другом, но то, что его дочь вдруг оказалась беременной, могло изменить сложившиеся отношения.
– Нет, она не стала бы так с тобой говорить, – согласился я и встретился с ним взглядом. – Она бы поговорила с тобой гораздо хуже. И скорее всего высмеяла бы. Если заглянешь в свое сердце, сынок, ты это поймешь.
– Нет!
– Твоя мать назвала Шеннон маленькой шлюшкой, а потом посоветовала тебе держать свою штучку в штанах. Это был ее последний совет, и хотя прозвучал он грубо и обидно, как и многое из того, что она говорила, лучше бы ты ему последовал.
Злость