– Она сказала ей про шторм. Она сказала, что сегодня погибло двое жителей деревни на горе. Сорвались со скалы.
– Как?
– Уборщица сказала: «море слизало их своей волной-языком».
Сал посмотрела мне в глаза, заражая мой взгляд грустью и тревогой. Я не знала, что сказать. Никто не знал. Так мы и сидели в позднем свете, слушая, как где-то на склоне Нашей Скалы рвет и кромсает буря. Слушая, как нервно скрипят пружины матрасов. Так мы и сидели, пока Нан не вставила:
– И они хотят, чтобы мы шли в такую погоду плавать? Чтобы мы тоже все сдохли в море?
– Да, и никто бы не узнал. Кроме уборщиц. И потом им бы тоже было плевать. – с усмешкой добавила Валире.
«Отлично» – подумала я.
10.
Я помню, каким был тот день. Небо было таким привычно облачным, каким оно бывает каждую неделю нашей долгой зимы. Но свет… Облака светились так ярко и вокруг от этого было так светло, что это не было похоже на ту мокрую и холодную погоду, от которой тебе хочется поскорее уйти домой и заснуть. На горизонте не было той синей полосы, означавшей стекающее сырое небо. Надо мной все было одинаково сияющим, как будто сквозь тонкие волокна виднелись голубые просветы.
В тот день я почувствовал, что обязан выйти на улицу. Со мной такое часто бывало. Я надеялся, что там, снаружи, я буду один, и тогда в этом великом мире мы останемся вдвоем: прозрачный светлый воздух и я. Выйдя на занесенные глубоком снегом пески я увидел лишь маленькую фигуру вдали. Достаточно далеко, чтоб я могу погрузиться в себя и оказаться там, где я хотел быть. Шире. Глубже. Я думал, но в голове моей не было воспоминаний и слов. Только представления моих будущий действий и невольное осознание настоящих.
Это не бы морозный полдень, он был комфортным для идущего человека и холодным для решившего остановиться наблюдателя, как я. Но день был чистым и белым, и поэтому, даже дрожа, я улыбался и хотел плакать.
Я знаю, что она вышла не сильно раньше меня и что она, как и я, на той аллее была одна. Она решила идти наверху. Я знаю это хотя бы потому, что следил за ней и понимаю каждый ее шаг гораздо лучше, чем все остальные. Но я никогда не знал причины всех ее действий. Почему именно в тот день и именно в полдень она решила выйти из дома? Почему в тот ощутимый минус ее волосы неприкрыто лежали на плечах того ярко-красного одеяния? Понимала ли она сама, почему все это произошло?
Она шла уверенно, как будто давно ждала этого, спланировав все в свое голове. Те звуки мнимой тишины, окружавшие ее, сливались с ее внутренней музыкой. Решившись, она наконец поняла, на что способна. Ее вера достигла тех высот, что она уже не замечала никаких препятствий, она могла бы продолжить свой путь босиком. Она была счастлива, но не так, как раньше. Это счастье было другим, оно казалось ей осмысленным.
На каком моменте она решила свернуть, я не знаю. Внизу, среди снегов, нет никаких ориентиров. Я помню лишь то, что она была недалеко, иначе я