Весной 1913 г. ректоры всех четырёх академий были вызваны на приём к Николаю II, и академиям было присвоено название «императорских». С некоторым подобострастием он рассказывал об этой встрече. Между прочим, он говорил, что Николай у каждого из них спрашивал, сколько студентов в каждой академии, и когда один из них назвал неточную цифру, а приблизительную, он заметил, что это произвело на Николая неприятное впечатление и «поэтому я, – так он сказал буквально – когда его величество спросил меня, наугад назвал количество, хотя знал только приблизительно».
Весной того же года в Казань приезжала сестра императрицы Елизавета Фёдоровна, вдова убитого [великого] князя Сергея Александровича, дяди царя. Она посетила академию, и по поводу пребывания её в академии епископ Анастасий служил молебен.58 Он вёл себя при этом унизительно: когда Елизавета подходила ко кресту и целовала ему руку, он … целовал её руку!! Это была отвратительная картина.59
Вскоре епископ Анастасий был переведён в Петербургскую академию. Это было, очевидно, результатом его встречи с [великой] княгиней Елизаветой Фёдоровной.60
[61]
Будучи монахом, епископ Анастасий, в мире Александр Иванович Александров, не терял связь с университетом. Был момент, когда он заменял ректора университета, и все официальные документы того времени подписывались так: «За директора университета… такой-то». Не терял он связи и со знакомыми по учебному Казанскому округу.
Что же всё-таки случилось с ним? Ответ может быть только один: он был бесхарактерный человек и стал жертвой тонкого шантажа ловких дельцов из монашеского мира, действовавших с чисто иезуитской манерой влияния на слабохарактерных людей.62
ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 401. Л. 31-38.
Инспекторы академии
Протоиерей Николай Петрович Виноградов
Студенты его между собой называли Николаем Петровичем.63 Он был инспектором академии и не был инспектором в том же смысле, как поётся в песне: «песня слышится и не слышится». Официально по номенклатуре профессий академических должностных лиц он значился инспектором, но по натуре он просто был «никакой» инспектор. У него не было для этого никаких специфических данных и именно «по этому самому» он был самым подходящим для студентов инспектором, не в смысле их эгоистических, так сказать, «классовых» соображений, а по существу – a principio64, потому что какой же может быть инспектор и для чего юношам в 20-25 лет, которым даже для обслуживания себя по академической линии разрешалось иметь своего студента – декана. Но так уж повелось, чтобы был инспектор, и Н. П. был таковым.65
Он был воплощённой добротой. Есть такие лица (facies) у людей, в выражениях которых как бы застыла доброта, и ни как нельзя иначе представить это лицо, скажем, злым, рассерженным.