«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IV. Казанская духовная академия начала XX века. Василий Алексеевич Игнатьев

и семьюдесятью годами, старичок на пороге уже перехода к дряхлости, но не поддающийся ещё ей, из тех старичков, о которых говорят: он «засахарился», т. е. навсегда остался в неизменной виде, как засахаренный фрукт. Он был невысокого роста, немного ссутулившийся. На голове у него была чуть-чуть прикрытая редкими волосами лысина, на лбу, над самым носом – родинка, похожая на кнопку; кстати сказать, такая же родинка, но больше, скорее уже похожая на шишку, была и у нашего семинарского преподавателя Библии Алексея Ивановича Дергачёва113, и мы считали её, шишку, признаком богословской направленности ума своего учителя. Седая бородка Павла Александровича была аккуратно подстрижена в кружок, что давало повод думать, что он следил за своей внешностью. Одет он был в пиджак казённого образца, в каких мы привыкли видеть своих семинарских учителей, но нашивки на пиджаке указывали, что профессор имел чин действительного статского советника. Во всей фигуре Павла Александровича проглядывала аккуратность чиновника: в одежде, в походке – медлительной, но ровной, но взгляд его был уже тусклым, проглядывала усталость, и казалось, что на своих плечах он нёс тяжёлый груз науки, которой он отдал всю свою жизнь.

      Не пускаясь ни в какие лирические вступления по поводу начала своих лекций и по поводу первой встречи со студентами, что делали некоторые другие профессора, больше из молодых, он поднялся на кафедру, положил перед собой тетрадку и начал читать лекцию. Читал он монотонно, тусклым голосом, не отрываясь от тетради. Пробил звонок, он встал, сложил свою тетрадку в боковой карман тужурка, сделал некое подобие поклона и ровным спокойным шагом вышел из аудитории. И это было то, что в течение года в определённые дни нам преподносил Павел Александрович. Уже после первой лекции П. А. нам стало ясно, что нас в течение года ждёт что-то безнадёжно скучное, а наш инстинкт самосохранения направлял нашу мысль на поиски выхода из создавшегося положения. Выходом из положения было то, что в академии было принято абсолютно свободное посещение лекций: считалось, что двое присутствующих на лекции студентов составляют кворум, при наличии которого лекция может состояться. Это был спасительный выход для нас, и мы не замедлили им воспользоваться. Кстати сказать, что этим выходом из положения студенты пользовались по целому ряду дисциплин, и было это, так сказать, в порядке вещей: к этому «приобыкли» и некоторые профессора, в том числе и Павел Александрович. Этим, очевидно, и нужно объяснить некоторую «сухость» его первой лекции – отсутствие всяких лирических выступлений, потому что он знал, что его лекции в дальнейшем будут посещаться только двумя «присяжными» студентами, а для этого нет необходимости «расходоваться» ещё на какие-то вступления или объяснения.

      Павел Александрович Юнгеров читал нам лекции по «Введению в круг богословских наук» – «по Священному Писанию Ветхого Завета. Его научная дисциплина стояла первой в дипломе оканчивающих академию и значилась в разделе «наук общеобязательных». Это было финалом нашего продолжительного шествия по изучению Ветхого Завета, заключительным аккордом