Точнее, высоты боялось Машино тело, не оставляя самой Маше выбора, бояться ей или нет.
Стоило телу приблизиться к краю высокого, Машины ягодицы исполосовывал страх, живот устремлялся вверх, разум исчезал.
Маша боялась высоких, крутых лестниц и глубины пролетов. Боялась перевешиваться через перила балконов и до смерти боялась смотреть с обрывов вниз…
А вот летать не боялась.
Совершенно!
Стоило ей взлететь в воздух, ее окутывала немыслимая естественность – привычность происходящего. В глубине души Маша всегда верила: люди способны летать! Иногда эта вера граничила с уверенностью так близко-близко, что, стоя на балконе, она разводила руки, закрывала глаза, ощущая: еще чуть-чуть, и она поймет, как это сделать.
И теперь, сидя на заднем седле метлы, прижимаясь к уверенной спине Даши Чуб, подумала снова:
«Летать так легко… Так ПРИВЫЧНО! Как во сне». И испытала такое безбрежное, невесомое чувство свободы, что впервые за сегодняшний день испугалась: через два дня у них заберут эту власть – и она, как и все на свете не-ведьмы, опять будет летать лишь во сне.
Днепр, широкий и черный, остался позади.
«Редкая птица долетит до середины Днепра», – утверждал Николай Васильевич Гоголь. Но, будучи не птицей, а Киевицей, блондинка с фамилией Чуб перемахнула древнюю реку за пару секунд и ворвалась в Киев Левобережный.
– Спускаемся, – предупредила Землепотрясная минут семь спустя.
Стать летчицей-космонавткой Даша мечтала не зря – Чуб была прирожденной труболеткой!
Сделав умопомрачительный зигзаг, она нырнула в черную расщелину улицы и вновь взвилась вверх.
– Это не Ахматовой. Это…
– Она параллельная! – откликнулась Маша. – Вправо!..
Дашина подруга-метла лихо перепрыгнула ряды серых крыш и пошла на снижение.
– А люди? – обезумела Маша. – Они ж нас увидят!
– Они увидят зрелище, а мы – «Хлеб»! – съерничала Чуб и, наплевав на все возможные инсульты и инфаркты, которые они могли вызвать оптом и в розницу, пролетев мимо окон мирных граждан, снизилась на высоту второго этажа.
– «Невидимы и свободны», – прошептала Маша слова, сделавшие незримой булгаковскую Маргариту Николаевну.
Но литературное заклинание не помогло.
– Вот он, наш «хлебушек»… – Чуб рулила к «особой примете».
Машины ноги коснулись земли.
Двухместная метла выскочила из-под нее, ударилась об асфальт.
– Да, это тот самый дом! – Даша подобрала свой «фаллический символ» и глубокомысленно оперлась о древко подбородком. – Этаж, по-моему, был третий, – сказала она. – А вот окно… Ты помнишь, какое окно?
– Горящее.
– Классная примета, – хохотнула напарница. – Ни-че, что пока мы летели, оно сто раз погаснуть могло? О’кей. Облетим третий этаж по периметру.
– Даш, нас увидят! Еще не поздно. Ты только представь…
– Представила. Жуть! – кивнула та. – А варианты есть? На метлу!
Ведьмацкий экипаж взмыл в воздух.
К счастью, большая часть