Но вскоре после помолвки им позвонил отец Эллингтона. Отец, который никогда не принимал участия в жизни Эллингтона, поздравил его, а также сообщил, что он не сможет присутствовать на свадьбе, так как там будет мать Эллингтона. Однако он компенсировал своё отсутствие, связавшись с очень богатым другом в Вашингтоне и арендовав для них «Меридиан-Хаус». Это был почти непристойно дорогой подарок, однако, именно благодаря ему был закрыт вопрос с непосредственной датой свадьбы. Как оказалось, отец Эллингтона сам назначил конкретную дату: 5 сентября, через четыре месяца после помолвки.
И хотя до этого дня оставалось ещё два с половиной месяца, свадьба казалась гораздо ближе, чем, когда Маккензи стояла в саду рядом с «Меридиан-Хаус». День был прекрасным, и всё в этом месте, казалось, было только недавно украшено и благоустроено.
Я бы вышла за него замуж прямо здесь уже завтра, если бы могла, подумала она. Как правило, Маккензи не поддавалась девчачьим порывам, но что-то в идее жениться здесь заставляло её чувствовать себя как-то по-особенному - это чувство было странной смесью романтичности и восторженности. Ей нравилась атмосфера старины в этом месте: его простое тёплое очарование и, конечно, сады.
Эллингтон подошёл к ней сзади и обнял за талию. «Похоже...это - то самое место».
«Да, - сказала она. - Мы должны поблагодарить твоего отца. Снова. Или, может быть, просто отозвать приглашение твоей матери, чтобы пришёл он».
«Думаю, уже слишком поздно, - сказал Эллингтон. - Тем более, та женщина, что идёт по тротуару справа от нас, и есть моя мать».
Маккензи посмотрела в ту сторону, на которую показывал её жених и увидела пожилую женщину, к которой годы были весьма благосклонны. На ней были чёрные солнцезащитные очки, которые делали её настолько привлекательной и утончённой, что это даже немного раздражало. Заметив Маккензи и Эллингтона, стоявших между двумя большими клумбами с цветами и кустарником, она помахала им с излишним энтузиазмом.
«Она выглядит просто замечательно», - сказала Маккензи.
«Как и шоколадные батончики». Но если их есть, гниют зубы».
Маккензи не смогла удержаться от короткого смешка, и в этот момент к ним присоединилась мать Эллингтона.
«Надеюсь, Вы Маккензи», - сказала она.
«Да, это я», - ответила Маккензи, не зная, как относиться к этой фразе.
«Конечно, это Вы и есть, дорогая, - сказала она, лениво обнимая и широко улыбаясь Маккензи. - А я Фрэнсис Эллингтон...но только потому, что менять фамилию слишком хлопотно».
«Привет, мама», - сказал Эллингтон, обнимая её.
«Сынок. Боже мой, как вам двоим удалось зарезервировать это место? Оно просто великолепно!»
«Я достаточно долго проработал в Вашингтоне, чтобы подружиться с нужными людьми», - солгал Эллингтон.
Маккензи внутренне съёжилась. Она прекрасно понимала,