Единственным «завоеванием», как это обычно и бывает со всякими недоделанными «революциями», стала «свобода слова, печати и собраний». То есть теперь лицам всякого звания можно было невозбранно шататься по улицам с тряпками, на которых были намалеваны и написаны разные разности и орать любые глупости, не боясь получить по щам от ближайшего городового. Впрочем, тут тоже имелась, говоря по-умному, коллизия – законодательно, то есть в Конституции, о которой только велись бесконечные разговоры, сии великие достижения никак закреплены не были. И довольно-таки быстро до народишка начало доходить, что все это «пиршество демократии» вот-вот прекратится. Причины к тому имелись весьма серьезные. В июне 1917 года не только в Петрограде и Москве, а по всей России прокатилась волна демонстраций, участники которых требовали уже не только сакраментальных «мира и хлеба», но и открыто говорили о том, что «министрам-капиталистам» самое время наподдать под зад коленом. А уже месяц спустя в столице подобного рода выступления достигли такого накала, что переросли в форменное побоище, да еще и со стрельбой… «Демократическое» Временное правительство ответило на все это введением в Петрограде военного положения и восстановлением смертной казни, не так давно отмененной с большой помпой. Для начала – только на фронте. Но именно, что «для начала»… Над страной замаячил явственный призрак военной диктатуры.
А ведь, собственно говоря, иного выхода уже и не оставалось! Сказать, что в России-матушке к тому моменту воцарился умопомрачительный бардак – это вовсе ничего не сказать. «Временные» поганцы развалили и уничтожили буквально все, что только можно было. Керенский, едва усевшись в кресло министра юстиции, принялся объявлять «амнистии» (термин, между прочим, ранее в России неслыханный, введенный после Февраля). Первым делом приказано было освободить всех «узников царского режима» – то есть тех, кого, пусть и с натяжкой, можно было считать «политическими». Дальше – больше: грехи «скостили» уже тем, кто совершил воинские преступления. Ну, а спустя три дня решили «облегчить участь» и самым натуральным уголовникам. В итоге на свободе оказались, по разным данным,