Домой кукольники возвращались на закате солнца, усталые, голодные.
Несмотря на живой интерес, который вызывали у людей представления, Кубышка не был уверен, то ли он делает, что требует сейчас совесть от каждого честного артиста. Годами выступая в цирке, клоун стрелял своими шутками по взяточничеству царских чиновников, произволу полиции, казнокрадству сановников. А куда направить сейчас свои стрелы, когда все перепуталось, когда добровольцы рвутся в бой за «Русь святую», петлюровцы – за «самостийну Украину», казаки – за «Всевеликое войско Донское», а миллионы рабочих, которым и самим-то есть нечего, льют свою кровь за счастье всего человечества?!
Неспокойно было на душе и у Ляси. Оторванная от цирка, где она с детства привыкла к блеску и ярким краскам, к смелости и ловкости товарищей по арене, к особенной, только цирку присущей музыке, она часто скучала.
– Устала, Лясенька? – участливо спрашивает Кубышка, втаскивая в комнату ширму и сундучок с куклами. – Трудная наша работа – целый день на ногах!
Ляся отвечает не сразу. Она садится на топчан и, будто к чему-то прислушиваясь, раздумчиво говорит!
– Не потому, что на ногах… Помнишь, папка, «Щелкунчика»? Там тоже куклы, но там ритм, а при ритме никогда не устанешь.
– «Ритм»!.. – вздохнул Кубышка. Пол в комнате дрогнул, звякнули в окнах стекла. – Вот он, нынешний ритм! – с горечью усмехнулся артист. – Английские инструкторы учат русских офицеров, как расстреливать из английских танков русских рабочих… Давай, дочка, под этот ритм закусим чем бог послал. Что там у тебя в кошелке? Ну-ка, посмотрим. Полселедки, кукурузный кочан, арбуз… Роскошная жизнь!
Они сели к столу и под раскаты орудийной пальбы, доносившейся из степи, поужинали. Пили даже «чай», настоенный на каких-то сушеных листьях и ягодах.
– Роскошная жизнь! – повторил Кубышка, опуская в свою и Лясину глиняные чашки крошечные кристаллики сахарина.
Бу-ум!.. – как бы в подтверждение донеслось до них. После ужина Кубышка зажег фитилек, высунувшийся из флакончика с постным маслом, и принялся подновлять своих кукол. Они лежали на столе все вместе, спутав свои одежды и волосы, но даже в этом сумеречном свете было видно, что каждая из них упрямо сохраняет свое выражение лица: Петрушка – задиристое, Капрал тупо-начальственное, Благоразумный – надменно-презрительное. «Нет, – думал Кубышка, – таких не помиришь, такие даже в сундучке передерутся».
Света коптилки хватало только для стола. Ляся лежала почти в полной темноте и, обхватив руками голову, закрыв глаза, грезила. В какой уже раз она так уходила от грубости жизни в волшебный мир сказки!
Когда Лясе было только двенадцать лет, Кубышка