– В почтенном возрасте есть одна незаметная подлость, – расслабившись, Ники откинулась на спинку стула, – становясь опытнее, человек начинает думать, что ему позволено больше, чем другим. Но, к сожалению, это не так… Есть границы, которые не стоит переходить как в прямом, так и в переносном смысле.
– О каких границах ты говоришь? – нахмурился старик. – Я же сказал, что сейчас мы не будем нападать на Ласурию!
– Я вовсе не о Ласурии, – ухмыльнулась Ники и склонила голову, прощаясь.
Зеркало погасло – Сатанис не успел сказать последнее слово, волшебницу это вполне устроило.
Встав из-за стола, она подошла к аквариуму: лягушка дремала, привалившись к утиному боку, и казалась измученной. Повинуясь жесту архимагистра, утка накрыла земноводное крылом, будто одеялом.
– Спи, несчастное дитя своих родителей, – пробормотала Ники, разглядывая переливающуюся в темноте плеть заклинания с вплетенной в него чужеродной нитью, – спи, цена сделки, детали которой мне пока неизвестны. Не стоит человекам любить богов, ох, не стоит! Спи!
Далеко внизу, в гавани, погасли последние огни. Будто миры, которые кто-то уничтожил один за другим.
Когда по утрам на траве начала появляться изморозь, а ночевать в обнимку с Ранишей стало комфортнее в звериной ипостаси, Зохан Рысяш понял, что его время пришло. Оборотни всегда держали слово, даже данное самому себе, и дабы не поддаться слабости и не передумать, он положил себе сроку три дня.
Три дня до побега.
За это время следовало закончить свои дела с тем, чтобы уходить в новую жизнь налегке и без сожалений. На деньги, накопленные за продажу шкурок белок и куниц, он купил у странствующего торговца красивый серебряный браслет и подарил Ранише. Та обрадовалась, как девчонка. Вертела тонкой рукой, разглядывая украшение со всех сторон. И только справившись с первой радостью, вопросительно взглянула на Хана. Он не стал ходить вокруг да около и сказал:
– Мне хорошо с тобой, Раниша, и я знаю, что и ты довольна мной. Но если ты встретишь свою пару – я не стану удерживать тебя и пожелаю долгой жизни и многих детенышей. Хочу, чтобы ты знала и не обижалась на меня…
Подойдя, фарга куснула его за подбородок. В ее глазах плескалась грусть, но грусть светлая, не отягощенная ни ревностью, ни яростью.
– Спасибо, что честен со мной, Хан, – ответила она, так и не поняв, что он прощается с ней. – Хорошо, когда сердце не мучается перед выбором, правда?
Он кивнул. Его сердце не мучилось выбором, а бешено желало ускорить побег. Но три дня! Он дал себе три дня.
В эти дни он был необычайно ласков с матерью, старался помогать ей больше, чем обычно, жадно смотрел в ее красивое лицо и мысленно просил прощения. Зохан знал, Шамиса будет в бешенстве, когда узнает, что он сбежал. Но знал и другое – она поймет его. Когда схлынет негодование, когда она перестанет надеяться на возвращение младшего сына, она успокоится