Влюбился Кузнечик и сошел с ума, говорили про него. Но сам он, объятый Приапом, слово «любовь» никогда не произносил. Он говорил: «Когда ты хочешь съесть яблоко или сорвать грушу, разве ты любишь их? Ты просто протягиваешь руку, рвешь и съедаешь». Он говорил: «Женщина – это еда, которую алчешь, когда ты голоден, и от которой мутит, когда ты пресытился».
Он говорил о страсти, а не о любви! О вихре страсти:
Вихрь куда-то опять бедную душу стремит!
Так и кидает меня, словно корабль на волнах!..
Огонь страсти, вожделеющей страсти Приапа, он потом опишет в «Странствиях Венеры». Помнишь? Я уже в прозе рассказывал тебе (см. Приложение 1, XIII):
«Огонь его – знойный, удушливый, сладострастный – почти не задерживается в сердце и тотчас опускается в нижнюю часть живота, проникая…» Душа, сердце – это для поэтов и для тех, кого не мучит Приап. Помнишь? «Сети его – лианы и дикие виноградные лозы, в которых, запутавшись, не освободишься, пока не обессилишь». «Стрелы его – колючки и занозы, которые зудят и подталкивают, свербят и подгоняют, мучат и устремляют»… Однажды он поймал какого-то большого кузнечика или цикаду, неожиданно прижал его к моему животу, и это зеленое страшилище так больно укусило меня, что я вскрикнул от боли. А он жарко и оглушающе закричал мне на ухо: «Вот так и они меня жалят, когда я гляжу на них! И жалю в ответ своим жалом! Вкручиваю в них Веретено Страсти! Протыкаю их Стержнем Жизни! И так мы жалим друг друга, дико и радостно, по-фракийски, иногда до бесчувствия!»… Давай, Юкунда, снимай маску. Она мне стягивает лицо. (Это – рабыне. Молодую гельветку, как выяснилось, звали Юкундой)… Однажды в жаркий июльский полдень я встретил его на Священной дороге и с трудом успел ухватить за полу плаща, так он летел и стремился. «А! Тутик! – воскликнул безумный Кузнечик. – Умоляю, не задерживай меня! Я должен немедленно найти себе женщину. Иначе я замерзну и превращусь в камень»… В другой раз он мне признался: «Когда иногда случается и я ночью лежу в одиночестве, мне кажется, что я уже умер и скоро придут друзья, чтобы отнести меня на погребальный костер»… Позже он напишет:
Я пожелал бы врагу одиноко лежать на постели,
Где не мешает ничто, где ты свободно простерт.
Нет, пусть ярость любви прерывает мой сон неподвижный!
Лишь бы не быть одному грузом кровати своей…
– «Ярость любви» в его лексиконе появится позже. А тогда он называл свои безумства «приапейством»… Представь себе, Кузнечик часто ходил на Эсквилин в сады Мецената и там поклонялся статуе Приапа: совершал перед ней медовые возлияния, увенчивал голову статуи миртовым венком, деревянный уд обматывал плющом, просом кормил прожорливых воробьев и похотливых