– Да, сегодня были похороны. У него ничего толком не было, все что было, сожгли, он оказывается был из этих, он неправильный был, да?
И вот этот вопрос, какой тут может быть вопрос, но он уже задан, и бабушка долго и странно смотрит ей в глаза, и тихо садится как будто ноги подкосились, на перевернутое ведро и тихо рассказывает неспешно, не выразительно, как-то бескровно, не глядя не девочку, гладя драконью голову. Как будто он ей родной, этот грустный покалеченный дракон....
Молодой стройный высокий красавец. Потом его забирают первый раз. На перевоспитание. Потому что не марширует, не ходит как все. Слишком молодой, слишком стройный, слишком красивый. Потом он возвращается. Спина как-то неестественно изогнута, хромота, части пальцев нет, и работает он теперь мусорщиком.
Его больше не брали никуда: невоспитуемого, неправильного, чужого. А потом его забрали снова. Односельчане одобрительно кивали головами: мы всегда это знали, он ходил-то как – голова кверху, подбородок вздернут, смотрел барином. Никакого раскаяния, осознания; таких, как он, нельзя перевоспитать. Горбатого могила исправит. Но государство милостиво, даже слишком. И он опять вернулся.
– А на самом деле он перевоспитался?
– Не знаю. Может быть. Он перестал петь.
– А потом, что было потом?
– Он работал на кухне, вывозил объедки свиньям. Никто не брался за эту работу, поэтому его там и терпели. Вообще-то таким, как он, работы не полагалось… а потом к нам пришли беседовать. И его увезли. Доперевоспитывать. К нам в деревню он больше не вернулся. Лет через пять, когда начали выпускать, его выпустили тоже, и он остался в городе, работал где-то, может быть, тоже мусорщиком… жил тихо.
– Ты его видела потом?
– Да, пару раз на рынке.
– Он изменился?
– Когда я увидела его снова в нем чего-то не было. Дело не только в пальцах или зубах, изломанных ребрах или искривленной походке. В нем не было чего-то стержневого. Он больше не улыбался. Совсем, – бабушка тихо вздохнула, – Я не стала к нему подходить. Во-первых, там было много наших, а он, сама понимаешь, совсем не подходящая компания. А во-вторых, в нем ничего уже не осталось от того, что было раньше.
И тут девочка ясно вспомнила, как старик улыбался. Бережно и тепло – своему дракону, это было именно то, что позволило ей остаться, что задержало её тогда, в первый раз, злые волшебники так не улыбаются, в этом было что-то домашнее и родное, она всегда хотела, чтобы кто-нибудь так улыбался и ей…
А потом, когда вечерами они тихо сидели на ступеньках лестницы и дым от ароматного чая – смесь трав и может быть, имбиря – поднимался тихо вверх к облакам, он посматривал иногда на неё и улыбался. Именно ей одной, а может быть еще и всему миру… Длинным листьям ивы, сонным брызгам реки, большому шершавого дракону, мирно спящему у неё на коленях…
– Бабушка, знаешь, он всегда говорил мне, что хочет,