Паулина Евгеньевна ответила:
– Все эти годы был Газенкампф. Недавно его за отличия перевели в Петербург. (11)
Проклу Петровичу показалось, что его вид – причина возникшего неловкого молчания, – и он сказал:
– Из немцев, которые управляли нашим краем, граф Эссен оставил по себе неплохую память. Открыл Неплюевское училище, а в Уфе – первую гимназию. Безак заботился об условиях в гарнизонах. Но то, как он провёл размежевание башкирских земель…
По тону хозяин предугадал, что положительная оценка себя исчерпала, и подумав – а почему бы Траубенбергу не расплатиться за всё? – решил отвести удар от Безака:
– Тот жандармский офицер, до чего возмутительно он обращался… – произнёс Калинчин мрачно.
Гость, в ком мгновенно ожили воспоминания, собрал все черты лица к глазам:
– С каким высокомерием, с гадливостью он мне задал вопрос: «Байбарин Прокл, сын Петров?»
Обращаясь к Паулине Евгеньевне, хорунжий втянулся в рассказ о том, как был изгнан из Петербурга.
Хозяин, выпивая и поощряя к тому гостя, вставлял – «к сведению», – что приобрёл в рассрочку локомобиль, купил племенных баранов… Глянцевитые щёки его раскраснелись – «хоть прикуривай!» Шея над белоснежным воротничком приняла лиловый оттенок. После очередной стопки его лицо вдруг стало сумрачно-вдохновенным:
– Йе-э-эх-хх, собрал бы я по нашим степям полчища ребятушек – и, с боями, туда, на этих Гольштейн-Го… Го… и прочих Белосельских-Белозерских со всеми их Траубергами!.. – он скрежетнул зубами и занялся паштетом из телячьей печени.
25
В январе-феврале 1918 полчища ребятушек вовсю топали по степи. Усадьбу Калинчина заняла «красно-пролетарская дружина», чистопородные быки, племенные бараны были зарезаны и, при помощи крепких пролетарских челюстей, спроважены в дальний путь. Локомобиль ребятушки разобрали до винтика, мелкие части ухитрились кому-то сбыть, а громоздкие не привлекли ничьего интереса и врастали в землю.
Михаил Артемьевич поехал в Оренбург с жалобой и с просьбой к новой власти «сохранить остатки хозяйства для народных нужд». Он изъявлял согласие «при гарантии приличного жалования служить управляющим общественного имения».
Удалось пробиться к Житору. Зиновий Силыч был в хлопотах: каждую минуту в городе ожидалось восстание скрывающихся офицеров и «сочувствующих», отчего в деловом вихре торопливости тюрьму наполняли заложниками. Калинчин был свезён туда прямиком из приёмной Житора. На ту пору восстание не состоялось – однако больше половины заложников (бывших офицеров, чиновников, лавочников) всё равно расстреляли. Михаилу Артемьевичу выпала пощада.
Когда до обжившихся в его поместье ребятушек дошла весть о гибели житоровского отряда, хозяина, со связанными за спиной руками, прислонили к стене мельничного элеватора и пересекли туловище пополам очередью из пулемёта.
Теми апрельскими