Не знаю, почему он так меня привлекал, ведь меня определенно нельзя назвать любительницей старины. Мне всегда нравились новые квартиры, новые гостиницы, новые торговые центры. Я даже по музеям ходить не люблю, потому что в них ощущается ветхость времен, они и все их содержимое настолько обременены своей многолетней историей, что начинаешь тяготиться, едва только с ней соприкоснувшись. Вещи, дома, предметы должны быть легкими, молодыми, они должны быть готовы вместе с тобой творить новую историю.
Но в старом доме, хотя он и был полуразрушен, чувствовалась жизнь. Он жил и дышал, сгусток нерастраченной энергии, и, глядя на него, словно хотелось спросить о чем-то, или сказать о чем-то, или сделать что-то, или, казалось, сам дом должен как-то проявиться, не только своим молчаливым дыханием. Может, я чувствовала в нем родственную душу? И непонятно было, то ли эта душа удержится в развалинах, которые ее окружают, то ли отлетит, изойдет наконец, потому что не за что ей больше держаться…
Я всегда так скучала по Паше. Не верила, что так бывает, но мы расставались с ним на пару часов, и я уже думала о том, как мы снова встретимся. Было странно теперь жить без этого ощущения, пусто. Когда-то казалось, что, может, так будет легче, но теперь я не чувствовала ни облегчения, ни радости.
И девочка моя, еще неназванная, только родившаяся, былиночка моя… иссякли вдруг все силы, даже на переживания о ней их уже не осталось. Она осталась где-то там, вдалеке, словно даже нереальное что-то, а только приснившееся, никакого волнения не вызывающее…
Сзади кто-то коротко посигналил и мигнул дальним светом. Я поспешила завести мотор и выехала на дорогу, освобождая выезд со двора. Переехала проезжую часть, припарковалась рядом с домом и вышла из машины.
Сначала постояла у дерева, и на дом уже особо больше не смотрела и не думала о нем. Как будто так близко рядом с ним это и не нужно уже было, словно я объединилась с его собственным бездумьем. Присела на корточки, опустила голову на сложенные руки, зарылась лицом в темноту. Мягкий теплый ветер трепал волосы, ворошил высохшую опавшую листву. Мир вокруг полнился шуршанием и шорохами. Где ты, душа моя? Как получилось, что ты покинула меня? Или, может, это я отпустила тебя, позволила заполнить себя пустоте?
Раздался стук, словно упало что-то разрушившись. Я подняла голову, посмотрела на дом. Взгляд упал на темный провал окна, к которому я присматривалась в прошлый раз. Снова прикрыла глаза и еще послушала перешептывание ветра в сухих листьях, подставляя лицо его мягким прикосновениям. А потом встала и пошла к дому. Совершенно не думая о том, что я еще не вполне оправилась после недавних родов, легко забралась на приступочку, подтянулась, села на подоконник и через секунду очутилась в темноте полуразрушенного дома.
Я буду губы твои целовать, самые красивые в мире губы. Буду делать это тысячью разных способов – оказалось, так по-разному можно целовать… до бесконечности. Когда тебе что-то по-настоящему нравится, это никогда не надоедает…
Иве было тридцать два года, когда она встретила Пашу и вдруг обнаружила, что бывают такие люди, в которых может нравиться абсолютно все. Смотришь – и любуешься. Касаешься – и млеешь. Изнываешь от страсти, теряешь голову, занимаясь любовью. Хотя, конечно, Иве не только это в Паше нравилось – при всей его привлекательности у них ничего не было бы, если бы не ощущение душевной близости, которое возникло с первого дня их знакомства.
Ива тогда искала что-то, сама не знала что. Ей казалось, она занятие себе искала. С Альбертом они развелись пару месяцев назад, и надо было решать вопрос с работой.
В тату-салон, где тогда работал Паша, зашла просто так – понравился узор на вывеске с названием салона, вот и зашла, просто интересно стало. Застала Пашу за работой – он набивал девушке узор на плече. Хотела тут же выйти, вроде неловко отвлекать людей, но Паша ее остановил, сказал, что она нисколько не помешает.
Они так хорошо провели время тогда – она, Паша и девушка, которой он делал татуировку. Иве понравилось, как ласково, заботливо, трогательно даже он обращался с девушкой, с каким вниманием он отнесся к самой Иве. Болтали о чем-то, Паша предложил посмотреть Иве рисунки, она восхитилась его талантом, когда оказалось, что большую их часть он нарисовал сам.
– Хочешь, и тебе нарисую, – предложил он.
Так они выяснили, что Ива и не собиралась делать себе тату и что она сама рисует.
– Что рисуешь? – заинтересовался Паша.
Ива набросала на листе узор, увиденный на вывеске салона, но чуть переиначила его на свой лад. Всего пара штрихов, но смотрелось уже совсем по-другому – абстрактный символ вдруг превратился то ли в змею, то ли в огненный обруч. Было видно, что на Пашу это произвело впечатление.
– Этот узор, кстати, тоже я рисовал, – заметил он.
Девушка с интересом смотрела на Иву.
Потом втроем пили чай.
Ива с сожалением уходила из салона – так хорошо провели время, но было понятно, что такое вряд ли повторится. Не оставила Паше телефон – зачем? Знакомиться она ни с кем не собиралась,