С аппетитом прожевав кусок холодной телятины, отец объявил: «Все вместе пойдем завтра. Ты, Лида, тоже», – добавил он, обращаясь к матери. Я запрыгал по столовой, а мать только наморщила нос и мелко, по-птичьи, закивала головой.
Падал голубоватый снег. К округлому, похожему на кастрюлю, зданию цирка на Цветном бульваре стекались люди. Шли пешком, по одному и целыми толпами, неспешно подъезжали на ваньках или с шиком – на лихачах. Вдруг раздался небывалый гвалт, перешедший в восторженные аплодисменты: прямо к главному входу медленно и торжественно подкатило редкое чудо – автомобиль. Правда, толком разглядеть этот удивительный аппарат мне не удалось: самоходную карету обступила публика. Разгоняя толпу, свистнул городовой.
Ветер трепал развешенные повсюду афиши: кроваво-красные, отпечатанные через трафарет буквы:
Сегодня, 30-го декабря
БОЛЬШОЕ БЛЕСТЯЩЕЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Г-жа Дурова с дрессированными хищниками (тигры и львы)
Знаменитый любимец публики соло-клоун Жоржик с новыми комическими выходками
ГЕРКУЛЕС против ГОЛИАФА. Мастера французской борьбы. Аким Персиков против непобедимого Адольфуса из Мюнхена
СЕНСАЦИОННЫЙ СМЕРТЕЛЬНЫЙ НОМЕР «СВЕЧА и МОТЫЛЁК»! Непревзойденная воздушная акробатка m-lle Josephine Papillon
а также: высшая школа верховой езды, жонглёры и проч.
Около касс и входа сновали разносчики, продававшие горячие бублики, сахарные петушки, каленые орехи. Мне купили два моченых яблока: очень красивых на вид, но отчего-то совершенно пресных, словно сделанных из папье-маше.
В вестибюле было не протолкнуться: праздничные юнкера и великолепные офицеры, шумные гимназисты, говорливые курсистки, веселые щеголеватые студенты, нарядные дамы в мехах и в сопровождении серьезных тучных господ… Тяжело распахивалась и затворялась массивная дверь.
– Папр-р-р-ашу! – ревел медведем швейцар с медно-рыжей бородищей. Смех, папиросный дым, хлопанье дверей и пробок шампанского. Пахло духами, подмышками, навозом, пудрой и лайковыми перчатками. От разнообразия впечатлений меня слегка замутило, к тому же вдруг разболелась голова.
Мать растеряно мигала, а отец хмурился, разглядывая окружающих с неприязнью. Мы заняли свои места в ложе партера. Я трогал обивку кресел, щурился на позолоту отделки. Публика попроще ютилась на деревянных скамейках или вовсе стояла. В темноте, под куполом виднелись гимнастические снаряды: трапеции, кольца, и кор-де-волан.
Вдруг