– Кто еще пойдет на улицу? – прошептала пионервожатая, и я тут же очнулась, заспешила, устремившись к выходу. Ваня, не отпуская меня, скользил по моим пальцам до самых кончиков, но прохлада стекла с них до последней капли, и я наконец оказалась в темных предрассветных сумерках.
На обратном пути обошлось без приключений, а когда я проснулась, Вань в палатке уже не было. Сходила умылась, пришла к нашей походной кухне, где пионервожатые уже варили кашу на завтрак. В кипящую воду выливали сгущенку из жестяных банок – не дай бог увидеть такое зрелище тем, кто ел ее только по большим праздникам да и то не вдоволь, а лишь чудом урвав пару ложек манны небесной перед тем, как всю ее отправляли на производство крема для торта. Сейчас смешно вспомнить, но тогда, на Солнечной поляне, провожали каждую ее каплю со вселенской тоской во взоре.
Тем не менее, я тут же забыла про сгущенку, когда в поле видимости вдруг появился Ваня и непринужденно, будто делал это каждое утро, сел рядом со мной на бревно, коснувшись меня боком.
– Привет, – улыбнулся он мне своими ямочками.
– Привет, – ответила я ошарашено, хотя и сделала вид, что так и надо.
– Как дела? – продолжал он лукаво коситься на меня.
– Нормально, – посмотрела я перед собой, потому что смотреть на него, сидящего так близко, не было никаких сил.
Он помолчал какое-то время, глядя как пионервожатая мешает в котле черпаком. Боку было тепло от его тепла.
– Ты же тоже ночевала в крайней палатке? – спросил он меня.
– Да, – ответила я, снова отводя взгляд.
– Давайте я помогу, – вдруг сказал он и встал с бревна.
Бок провалился в пустоту.
Ваня забрал у пионервожатой черпак и стал мешать им, пока та сыпала в котел крупу.
Когда вернулись обратно в лагерь, у Вани появилось новое увлечение – брать девочек за руки, рассказывая им при этом, что это поможет определить таинственную незнакомку, которая явилась к нему ночью на Солнечной поляне. Конечно, девочки были только рады поучаствовать в конкурсе на Золушку, поэтому охотно давали ему свои ладошки, причем часто не по одному разу, против чего сам Ваня, конечно, нисколько не возражал.
Однажды я в ожидании, пока отряд соберется после завтрака, чтобы идти на пляж, стояла на террасе перед столовой, а Ваня в это время о чем-то говорил со вторым Ваней на дорожке, проходящей под террасой. Вдруг он поднял голову и увидел меня. Улыбнулся пронзительно своими ямочками, так что сердце свело судорогой, но взгляда я на этот раз почему-то не отвела. Он вскинул вверх руку:
– Дай мне свою руку, – сказал он.
– Зачем? – спросила я.
– Дай, – требовательно повторил