ХЕЛАВИСА
На этой записи я пою совершенно иначе, совсем не так, как до этого пела в «Мельнице», – и это стало вызывать огромное количество вопросов и у журналистов, и у наших поклонников, которые даже писали: «Ой, как она по-другому поет». Но больше всех меня удивили несколько отзывов, которые, насколько я знаю, исходили от некоторых преподавателей эстрадного вокала.
Ну, конечно, я пою по-другому! В «Мельнице» поется рок на русском языке, там своя артикуляция, свое звучание, а значит – свое вокальное звукоизвлечение. А тут – поется кельтская традиция. И это все – кардинально другое, не только языки. Я использую совершенно иную вокальную позицию, другие тембры, другое интонирование. И, конечно, с точки зрения преподавания классической эстрады или, скажем, оперы это выглядит несколько необычно, не сказать больше. Поэтому я понимаю, откуда берутся возмущения – «так петь нельзя!». Но вот что я могу возразить на такую критику: можно так петь, и даже нужно, если сложившаяся традиционная манера этого требует! А эта традиция складывалась веками, так что тут вообще ничего нельзя возразить.
И, конечно, для меня это была еще и определенная школа, и определенное исследование – как это поется, как это звучит, как это правильно интонировать и соотносить, в том числе – с тем, чтобы общее звучание пластинки было современным. Вот это было самым сложным, но у нас, по-моему, получилось, причем лучше, чем у кого-либо, скажу без ложной скромности.
При этом грусть пластинки совмещалась и с реальной болью – во время записи музыкантам пришлось пройти через несколько личных испытаний, и это отразилось даже на самой записи.
ХЕЛАВИСА
Мы потеряли четырех близких людей во время записи альбома, поэтому на пластинке стоит посвящение: «Памяти наших любимых ушедших». Володя Лазерсон и Леша Орлов потеряли очень близких родных, а у меня погибли двое ближайших друзей. Я писала вокал сразу после похорон – и я поняла при этом, насколько это было правильно. Распеться на «Святый Боже, Святый крепкий», пока засыпают могилу, – а потом сразу же примчаться в студию и вот на этом чистейшем, светлейшем, бурлящем адреналине, на светлой памяти любимых спеть так, чтобы им и там, наверху, захотелось танцевать. Это очень правильно, по-моему, – не плакать, но вспоминать самое радостное, самое правильное, самое дорогое, смеяться от самых светлых воспоминаний. И я верю, что они нас слышат. Я верю, что мы все вложили что-то бoльшее, чем профессионализм, в запись этой пластинки.
Так когда-то после смерти Джорджа Харрисона его родные оставили поклонникам трогательное послание: «Думайте о нем с радостью». Вот эти радостные мысли – это именно то, что, наверное, и стоит испытывать даже тогда, когда прощаешься навсегда.
Ну