– Ой много. Сейчас и не пересчитать. Я ведь сорок лет учительницей начальных классов проработала. С первого по четвёртый. Вот они, мои сорок лет, все на стене висят. Ровно десять выпусков, и все мои.
– А не тяжело было?
Нет. Очень интересно. Дети такие разные. В послевоенные годы из благополучных семей почти не было. Всё больше от вдов или матерей одиночек. Невоспитанные, неухоженные и плохо развитые. Что я с ними только ни делала! В походы ходила, в театры, в кино, по музеям таскала. Даже на байдарках плавала. А на уроках по три шкуры сдирала, что бы учились хорошо. И не только с них. Мамашам их тоже приходилось частенько мозги вправлять.
Глаза Хильды заблестели азартом, а искривлённый хроническим артритом указательный палец уткнулся в пространство между землёй и небом.
– А матерей за что ругали? Им и без Вас не сладко жилось. Легко ли целыми днями на работе убиваться, а потом ещё по хозяйству вахту держать?
– А за то ругала, что ребёнка не только кормить надо, но иногда и приласкать не грех. Дикими дети росли, недолюбленными. А результатом до сих пор горжусь. У меня девяносто процентов выпускников в гимназию поступали, а это не шутка.
Я рассматривала старые фотографии, худенькие, детские, послевоенные лица и верила, что все они со временем стали хорошими людьми. Рассказы о прошлом сродни охотничьим рассказам. В них мы всегда выступаем успешными, блестящими специалистами своего дела, но Хильде я верила. Она излучала такую пассионарность, такую спокойную уверенность в себе, что не оставалось ни малейших сомнений в её даре воздействовать на людей. Даже я, с годами уставшая от бесед и общений, не могла устоять перед её вопросами.
«Как Ваш сын написал вчера контрольную, получили ли удовольствие от балета, дочитали ли книгу, о которой рассказывали на прошлой неделе?»
Она вслушивалась в ответы не перебивая. Уточняла интересующие её подробности и, делая собственные умозаключения, давала неназойливые советы.
– Встретились вчера со своей приятельницей? Удалось поговорить? Действительно стоило на неё обижаться? Вот и правильно. Это в первой половине жизни можно друзьями разбрасываться, а во второй их беречь нужно. Старые уходят, а новые уже не появляются. И остаёшься со временем одиноким, засохшим баобабом у чужой дороги.
Круглые, подёрнутые печалью глаза Хильды, всматриваясь в далёкое прошлое, пытались распознать контуры ушедших в небытие друзей.
– Мы всё за жизнь цепляемся. Хотим как можно дольше протянуть, а зря. Лучше уйти одним из первых. Пусть лучше другие по тебе грустят, чем годами с тоской смотреть на умолкший телефон.
Я тёрла мочалкой крепкую Хильдину спину и пыталась представить лицо того или той, кто уже никогда не позвонит и не поздравит её ни с днём рожденья, ни с рождеством. А ещё удивлялась привередливости природы, сохраняющей до глубокой старости наши, скрытые от постороннего взгляда спины, глянцевым и упругими, превращая выставленные