– Я чувствую себя квартирной воровкой!
Потом он несколько раз оставался ночевать у нее. Утром сквозь сон Башмаков слышал, как Нина Андреевна собирает Рому в школу. Над сыном она трепетала и могла, например, за ужином вдруг расцеловать его и сказать, отирая слезы умиления:
– Омочка, какой ты у меня красивый! Личико и глазки как будто Серебрякова нарисовала!
Рома был щуплым отроком с очень правильными чертами лица и умными, как у больного щенка, глазами. Он имел разряд по шахматам и даже участвовал уже в матчах. Башмаков иногда играл с ним и даже один раз одолел мальчугана, испытав при этом совершенно неприличное для зрелого мужчины, кандидата наук, чувство радостного превосходства.
Когда утром, после проведенной вместе ночи, они завтракали, Нина Андреевна, светясь, сказала:
– Ты знаешь, что Омочка спросил, когда собирался в школу?
Омочкой она называла сына, потому что тот в детстве не выговаривал «р».
– Что? – поинтересовался Башмаков, поедая полноценный завтрак – в его семье готовить такой было не принято.
– Омка спросил: «Это он?»
– А ты?
– Я сказала – «да».
– А он?
– Он сказал, что так тебя почему-то себе и представлял. Я уверена, вы подружитесь!
На работу они ехали вместе, обмениваясь взглядами и улыбками, в которых, как в криптограмме, была зашифрована вся их упоительная и не исчерпанная до конца ночь.
– Ты знаешь, кажется, Омка нас слышал! – наклонившись, шепнула Нина Андреевна.
– Почему ты так решила?
– Он спросил, отчего я ночью плакала и не обидел ли ты меня?!
– А ты?
– Я сказала, что иногда женщины плачут от счастья…
– А он?
– Он задумался, а потом сказал, что с папой я от счастья никогда не плакала.
– Наблюдательный ребенок, – оценил Башмаков, наполняясь глупой петушиной гордостью.
И хотя за квартал до проходной они разошлись, чтобы появиться на работе порознь, доглядчивые лабораторные дамы сразу что-то почувствовали, начали перешептываться, и когда в столовой Башмаков, поморщившись, отставил стакан с подкисшим компотом, Каракозин тихо сказал:
– Горько!
После работы Башмаков и Нина Андреевна зашли в магазин, и она по-семейному советовалась с ним, чего и сколько покупать, а после ужина попросила проверить у Ромы уроки. Видимо, это был чисто символический, совершенно не характерный для их семьи жест, но умный мальчик покорно отдал тетради и почтительно выслушал дурацкие замечания нового маминого мужчины.
– Когда ты поговоришь с женой? – спросила она в тот момент, когда любовь уже кончилась, а сон еще не наступил.
– Кто – я? – отозвался Башмаков так, точно Нина обращалась одновременно к пяти любовникам, лежащим с ней в постели.
– Хочешь, я сама с ней поговорю!
– А