Ее сердце все еще качает кровь. Оно тужится, выталкивает и гоняет туда-сюда бесконечные галлоны[31] жизненной субстанции. И так изо дня в день. Она – преступница. На двери ванной сушатся ее постиранные носки, все еще в розовых разводах. Она видит их – два неподвижных белых призрака, зависающих под потолком.
7
Хотя сердце весит меньше, чем консервная банка супа, здоровое сердце перекачивает две тысячи галлонов крови каждый день.
Кухонный кран должен быть открыт до отказа в течение сорока пяти лет, чтобы слить объем воды, равный количеству крови, прокачанной сердцем за всю жизнь.
Если смотреть по-другому: в течение среднестатистической жизни сердце прокачивает около полутора миллиона баррелей[32] крови. Этого достаточно, чтобы наполнить двести железнодорожных цистерн.
Несмотря на всю эту силу и мощь, в теле единовременно находится только полтора галлона крови. Достаточно потерять всего два литра крови – одну бутылку диетической колы – и можно попрощаться с жизнью.
Аннабель обещала и матери, и дедушке Эду, что отдохнет несколько дней, дождется, пока заживут волдыри, и только после этого продолжит марафон.
Но на ней лежит проклятие Аньелли. Она – сладкоречивая лгунья.
Ее толкает вперед некая сила, не подчиняющаяся здравому смыслу. Сила, которую ничем не обосновать. Называйте это чувством вины, стыдом, жаждой искупления. Называйте это страхом или храбростью. Называйте это человеческим духом, который пытается взлететь.
Называйте это глупостью, учитывая состояние ее ног. И не забудьте назвать это глубочайшим желанием противостоять безнадежности.
Очень, очень трудно незаметно выскользнуть из фургона, когда на скамейке внизу спит дедушка. Это требует заблаговременного планирования. Сет Греггори назвал бы это умыслом. В данном случае планирование включает в себя записку, которую она написала дедушке Эду накануне вечером. Кроме того, она спит в одежде. Рюкзак она упаковала, пока дедушка Эд чистил зубы и полоскал рот «листерином» перед сном. Она запаслась энергетическими батончиками, фруктами и булочкой с ломтиками сыра, так что сможет и позавтракать, и пообедать.
Помимо плана требуется и немного удачи, но ей везет: на столе она замечает стакан со следами бургундского. Второй стакан вина, выпитый дедушкой Эдом перед сном. Видите? Все-таки он за нее переживает. Тем не менее он громко храпит. Открытый рот зияет как пещера.
Сбегая тайком, надо быть готовой и к другим отвратительным неудобствам: терпеть нечищеные зубы, справлять нужду на улице. И, хуже того, самой менять повязку, бросая старую на ступеньке у двери фургона. «Прости меня», – заранее говорит она. Это уже настолько заезженная фраза, что ее следует нанести татуировкой на запястье, а может, и на сердце. Она наматывает столько бинтов, что кажется,