– Ок.
Я положил трубку, вышел из комнаты.
– Сережа, ты что надел? – спросила меня мама. – Надень рубашку белую, которую я тебе погладила.
– Да какая разница? Футболка то новая, тоже белая.
– Накинь хотя бы пиджак.
– А фрак не надеть? – саркастично спросил я.
– Еще один! С отца пример берешь? Надень, я сказала! Так, уже такси подъехало. Белый Вольво у445ко. Выходим! Что я всех ждать то должна?
– Это я тебя жду, стою тут, в прихожей 20 минут. – сказал отец.
– Сейчас, я только колье надену.
Я обулся и сел с отцом ждать мать.
– У мамы всегда так. Что не встреча, так сразу платье, колье, духи, сережки, украшение. – сказал отец.
– У всех женщин так?
– Ну они так выражают себя. Мать же не умеет красиво говорить, на органе играть. Вот, приходиться одеждой и бижутерией спасаться. Ну что, ты скоро там?
– Минуту! – сказала мать.
– А мы на долго у Калугиных?
– Не, на пару часиков.
– А мне потом к другу можно будет с ночевкой?
– Это лучше у матери спросить. Она любит командовать.
– А ты что, не любишь?
– Я не люблю давить на людей и приказы отдавать.
– Из мамы бы хороший генерал получился бы?
– Безусловно.
Мама вышла из ванной, от нее пахло резкими и приторными духами.
– Фу! Откуда такие вонючки у тебя?
– Ничего это не вонючки, знаешь, какие они дорогие?
– Вот видишь, сын, – сказал отец шепотом, чтобы мать не слышала. – Для мамы, если дорогое, значит хорошее.
– Выходим! – сказала мама и открыла дверь.
Мы вышли на улицу, начали искать белый Вольво. На улице было тепло. Дул легкий, приятный ветер. Мы подошли к новенькой, как с конвеера, такси.
– Сколько до Белогвардейской 65?
– 400 рублей.
– Ни хрена себе! Что так дорого? – резко сказала мать.
– Я заплачу, у меня наличка. – сказал папа.
– Ну вообще охренели эти таксисты! – сказала мама, будто бы таксист ее не слышал.
Всю дорогу мама то и говорила водителю переключить радио, повернуть на другом перекрестке и поторапливала.
– А быстрее можно? Мы и так опаздываем.
Водитель нервничал. Жал на педаль газа, чтобы быстрее нас довезти, выключил радио полностью и пару раз проехал на красный.
– Вы светофор не видите? Вы нас угробить хотите? У вас права вообще есть? Не отобрали еще? Нет, ну что за люди?
Приехав на место папа рассчитался, оставив небольшие чаевые, в качестве извинения. Белогвардейская, 65 находилась в самом центре города. Возле парка, пруда, театра и музея. Мне всегда хотелось здесь жить.
2
Мы подошли к небольшому пятиэтажному дому, очень уютному с открытыми балкончиками, где гуляли коты, сидели днем бабушки, росли цветы и лежали лыжи.
Мы позвонили в домофон, трубку подняла тетя Соня:
– Да? Кто?
– Дед Пихто! Открывай, Соня, это мы. – сказала мама.
– О, какие люди!
Дверь открылась. Мама осторожно зашла в подъезд с букетом. В подъезда приятно пахло какой-то морозностью. В нашем подъезде всегда пахло какими-то кошками или канализацией из подвала.
Мы поднимались выше и выше. Я уже слышал, как тетя Соня открывала дверь квартиры. Не успели мы подняться на 3-ий этаж, как услышали радостные голоса:
– О, а вот и они! – сказала тетя Соня.
– Ну что, по штрафной? – сказал дядя Антон.
Мы поднялись, зашли в квартиру. Папа и дядя Антон пожали друг другу руки и обнялись. Мама и тетя Соня поцеловались в щечку и обнялись.
– Ого! Костик как вырос! Ничего себе! – сказала тетя Соня.
– Да? За две недели, которые ты его не видела? – спросил папа.
– Какие две недели?
– Я же тебя отвозил в театр с Костей.
– Не помню.
– Стареешь, мать. – пошутил дядя Антон.
Мы разулись, сняли куртки и прошли в зал. За столом уже сидели Степан Андреевич, Женя и Галя. Степан Андреевич был самым старшим из присутствующих. Все его называли по имени и отчеству. Женя и Галя хоть и были весьма пожилыми людьми, но этого совсем не чувствовалось. Они просили называть всех их по именам. Они много путешествовали. Любили посещать светские мероприятия, быть в гуще событий, много говорить и рассказывать. В них по-настоящему «текла жизнь», я бы сказал, даже «бурлила». Тетю Соню они называли «дочкой», хотя она была им снохой.
– О! Вот они, мои дорогие! – воскликнула Женя и встала со стула. Подошла всех расцеловывать. – Катюш, вот ты прям цветешь на глазах, серьезно, я прям на любоваться не