– Обычное лирическое отступление, – одобряюще улыбнулась я.
– И теперь, когда мои годы почти на исходе, я думаю: «Чем я Небеса прогневила, что они наделили меня горькой судьбой, послав массу испытаний?..»
Мария надолго впала в задумчивость. Но видно свекровь была главным «раздражителем» ее нервной системы, и через много лет не дававшим ей покоя ни днем, ни ночью.
– Много позже я поняла, что посчитать меня хорошей, означало бы для моей свекрови признать себя плохой. Этого она допустить была не готова, иначе могла лишиться любви сына. Ее лозунг – она идеал, а все остальные – никуда не годные. Она хотела безраздельно владеть сыном и использовать его в своих целях на полную катушку, а если не получится, то мстить за это невестке до последнего вздоха. И это называется святой немеркнущей материнской любовью? Это же дичайший эгоизм! По моим понятиям, ей следовало бы подумать, как остаться необходимой Мише, не сбрасывая со счетов его жену и ребенка, а не мешать молодой семье, не цепляясь за сына, удерживая его всеми самыми подлыми способами.
– Осененная божественным прозрением, ты решила прикоснуться к разгадке земного бытия?
– С юности мы все мечтаем о счастье с любимым и не представляем, что можем получить к нему «в нагрузку», – усмехнулась Мария.
– Эммин муж тоже был зависим от матери, но не в такой степени. У твоего явная патология, – грустно заметила я. – Такая «удача» тебе и не снилась.
Я Валеру с Катей вспомнила. Он говорил: «Наша любовь – дар небес. Мы друг другу тридцать лет дарили счастье. Я никогда не был во власти других женщин, хотя они наперебой предлагали мне и руку, и сердце. Не нуждался я в этом. И Катенька, я знал, была востребована… Я не вдовец. Я по-прежнему женат на моей Дюймовочке, на моей фарфоровой куколке с железным характером. Это она меня «слепила из того, что было»… Еще в молодые годы она связали мне пуловер, и он прошел со мной через все десятилетия нашей жизни. И теперь все еще согревает меня и мое тоскующее сердце».
Мало кто из знакомых мне женщин может похвастать такой судьбой. И Катя говорила, что Валера ни разу не дал ей повода в нем разочароваться. Счастливые! Принято считать, что все в семье зависит от женщины. Нет, от обоих. Вот попадется дерьмо и…
Маша открыла форточку и возобновила беседу. Ее нынешние слова были продолжением ее давних мыслей.
– …Миша никогда не стремился загладить вину, не просил прощения, вел себя в соответствии со своим вздорным характером. Неужели трудно произнести хотя бы «прости»? Сказать: «Я больше не буду» было бы ложью. Все мои усилия хоть немного повлиять на него лишь подогревали его гнев, который он тоже никак