Приезжая ночью, всегда боялись проехать станцию. Долго стояли в тамбуре, вглядываясь в плывущую за окном черноту. В этот раз поезд не остановился. Несколько секунд замешательства, и мама дернула ручку стоп-крана. Состав с грохотом затормозил, прибежал бригадир, наорал матом, наши вещи полетели на шпалы соседнего пути. В кромешной тьме собрали пожитки, чудом, по голосу, нашли встречающую нас бабушку Фенечку, пошли вдоль рельсов домой. Можно было бы и по освещенной дороге, через город. Но путь занял бы порядка 40 минут. Наша улица Луначарского примыкала к переезду, на ощупь по железной дороге намного короче.
В старом деревянном жилище запах сырости и грязи. Дедушка Миша вышел встречать. Любимый красный термос с заверенным шиповником. Каждый раз не знаешь из чьей сахарницы накладывать сахар – бабушкиной или дедушкиной. Почему-то этот продукт они покупали каждый по отдельности.
По утрам обычно будил окрик: «Вставайте, чирти, ись пора!». Бабушка Фенечка, высокая, худая, в платке и длинной засаленной юбке, похожая на иллюстрацию из книжки Чайковского «Федорино горе», очень интересно выражалась. Лично мне нравились фразы «Да пошла ты в кобылью жопу» и «Обоссать и заморозить».
Дедушка Миша ежедневно был «подшофе». Сидел за столом, философствуя и поднимая вверх указательный палец. Я знала про него, что он второй бабушкин муж и не родной отец маминой мамы. И еще – что он из детдома и играл на трубе в оркестре.
У деда был организован столярный кабинет в пристройке к дому. Удаляясь туда, он возвращался пьяным. Обыскивали сарай много раз, а заначку нашли через 3 года после его смерти. Я увидела крысу в туалете и случайно наклонилась над сточной ямой, чтобы проследить, куда она побежала. Оказалось, под сиденьем смастеренного горшка были оборудованы полки. Девять литров неожиданного наследства.
Хореография
В 5 лет мама отдала меня на хореографию. Сверкающий светлый зал, дубовый паркет, зеркало во всю стену, настоящий, как у балерин, станок. Впечатляюще красиво.
Первое занятие. Перекличка. Услышав свое имя из уст тренера, растерялась и промолчала. Жутко стеснялась фамилии. Ее необычность в сочетании с излишним весом могли вызывать издевательства, как и в детском саду.
На втором занятии тоже промолчала. И на третьем, и на четвертом. Каждый раз – жуткое волнение в начале урока, потом облегчение. Потом – бессонная ночь. «Нужно во всем признаться. Как теперь сказать, что я – это я? Что будет? Это слишком далеко зашло!». Хореография заставляла серьезно страдать и даже украдкой плакать по ночам. Так прошел месяц. Наконец, отважилась.
–Матияк!
– Здесь!
– А почему так долго не было? Болела?
– Да…
– Понятно, наверстывай.
«Уф,