Впервые в жизни мне изменил телевизионный инстинкт. В начавшейся драке, мгновенно миновавшей грань жестокости, я даже не подумал спасать камеру, я бросился спасать Тиффани. Хрупкую, нежную, мою Тиффани. Она стояла у барной стойки, там же, где я ее оставил. Справа от нее два карлика топтали ногами правозащитника с наполовину вырванными дредами, слева – Ганье тёр лицом о колонну самого крикливого из борцов за права карликов. В тонких фарфоровых ручках Тиффани была голова третьего правозащитника, которую она зачем-то регулярно с хрустом и брызгами крови опускала на барную стойку. Устав от этой странной процедуры или потеряв интерес к предмету в своих ручках, Тиффани повернулась к залу в поисках следующей жертвы. Наши глаза встретились…
ххх
Ночью, когда Тиффани отпустили из полицейского участка, она пригласила меня к себе…
ххх
… Наряд милиции, встречавший меня в аэропорту «Шереметьево», не понял, почему я не поехал к Тиффани и зачем я оборвал все листья с клена у моей гостиницы, но взял с меня всего триста долларов за курение в туалете самолета.
Snowman
Блюз.
– Эй, нигер, я возьму выпивку и отнесу свою задницу вон в тот угол, а ты поставь реальный джаз, а не это дерьмо…
Если бы эту фразу произнес герой американского боевика «серии С» где-нибудь в Гарлеме, ему бы по сценарию оторвали голову, не дав договорить. Я умудрился изрыгнуть этот бред в Венеции… В сказочном городе, в котором писали вечную музыку Арригони и Мерула, Ферро и Марини, здесь начинал творить великий Вивальди, Петр Ильич Чайковский написал свою четвертую симфонию, да и все великие композиторы в той или иной степени стремились сюда, надеясь выловить свою музу в одном из каналов. Здесь каждый поворот головы, даже каждое движение взгляда обрекает вас на эстетическую истерику, открывая еще более прекрасную Венецию, которая измывается над вами всеми своими каналами. Это похоже на гонку без финиша. Только здесь примитивное человеческое существо может осознать нескончаемость вселенной, почувствовав бесконечность совершенства. Мне же, за несколько часов до наступления дня рождения, который я приехал праздновать именно в этот волшебный город, противоестественным образом удалось отыскать в Венеции негритянский джазовый клуб.
Первое, что я сказал бармену, войдя в это отвратительно некурящее заведение с вывеской, нарушающей права человека – «Vietato fumare» (курить запрещено):
– Это не джаз! Это Пьяццола!
Спокойный, как жертва передозировки наркотиков, бармен со следами высшего образования над отвратительно белым воротничком показал мне коробку от играющего диска, проведя ухоженным ногтем под соответствующей надписью:
– Латино джаз, сеньор!
Праведный гнев сдавил дыхательные пути. Хорошо, что