– Ошибаетесь, – С. А. явно забавлялась. – Это помесь норвежской лесной и, действительно, перса-отца.
– А почему Ева?
– Так получилось… Диана, можно, проходи, – сказала С. А., легко встала, подошла к Еве и нежно стала гладить ей спинку и уши. Ева в ответ изящно прогнулась и переменила позу. В то же мгновение мне пришли в голову отчётливые картинки-воспоминания: а ведь я ни разу не видел ни одного зверя, который бы выглядел неестественно, фальшиво, чьи движения были бы нехороши или некрасивы. Даже когда мы с Ванечкой ходили в зоопарк и к нам навстречу на задних лапах заковылял якобы неуклюжий медвежонок, сын, заливаясь смехом, кричал от радости:
– Смотри! Смотри, папа! Какой он хороший, какой красивый!..
Я с грустью вспоминал этот летний недавний эпизод, когда в моей семье было так мирно и безоблачно, по крайней мере, мне тогда так казалось, – и одновременно, бездумно и машинально, следил за С. А., пока не поймал себя на мысли, что, несмотря на всю свою грусть, я любуюсь её неторопливыми плавными движениями, тем, как она неслышно и мягко переходит от одного предмета к другому, как её жесты становятся особенно выверенными и осторожными, когда она приближается к Еве, а их безмолвный, но явно ощущаемый мною в тот момент диалог доставляет несказанное удовольствие им обеим.
– Почему бы вам не полюбить и других зверей, – как всегда мягко, негромко обратилась ко мне С. А., играя с Евой. – Вспомните, как красив бег свободного табуна лошадей с развевающимися гривами; а немыслимый прыжок леопарда, и вообще вся лепка его тела, окрас, повадка. Да возьмите любого: кружащие, как ангелы, в небе птицы; рассекающие воду, взлетающие над водой дельфины… А трава, цветы, деревья?..
С. А. рассказывала о зелёном разуме, о том, что растения – это живые существа с развитой мыслительной системой и чувствами, что об этом уже есть масса исследований. К примеру, когда человек собирается полить дерево, оно чувствует себя счастливым, – и у него один график эмоций; когда же к нему направляется человек с топором, и дерево знает, что его будут рубить, оно начинает дрожать от страха, а соседние деревья тоже чувствуют боль в ту же секунду, когда гибнет их собрат, и в их графиках пропадают ритм и гармония, но появляются рваные зигзаги. Если же идёт тот же самый садовник, лесник или ещё кто-то, и топор у него тот же самый, но намерения причинить боль растениям у него сегодня нет, – дерево спокойно, и вокруг него всё спокойно, а графики опять полны гармонии.
Я сидел в старинном удобном кресле и чувствовал себя непривычно спокойным, почти счастливым, что было для меня весьма странно в ту пору, попеременно впадающего то в состояние раздражения, «шума и ярости», то враждебно-холодного безразличия. Здесь же, в этом тёплом доме, С. А. зажигала свечи и ладан и своим тихим, умиротворяющим голосом рассказывала чудесные истории о счастливых и любящих растениях, об умных, героически-благородных животных и