– Дайте нам отдохнуть, ребята, – смешливо сказал Фридрих, – мы с фрейлейн Брунс публичные люди, но нам хочется иногда побыть вдвоем, – он объяснил жене, что выбрал картину на аукционе.
– Девушка напоминает тебя, – Краузе погладил ее по щеке, – теперь ты всегда будешь рядом, даже если ты на гастролях, – Магдалена ахнула:
– Но это очень дорогое полотно, импрессионисты всегда в цене… – Краузе полюбовался большеглазой красавицей в испанском костюме.
– Кес ван Донген – фовист, – он мягко поправил жену, – ты знаешь, как я люблю тебя в роли Кармен…
Магдалена пела арии из оперы Бизе только в концертах. Дирижер Кельнской оперы считал, что ее тембр голоса не подходит для драматических ролей. С оборота холста давно свели соответствующую надпись, однако Краузе помнил провенанс картины.
– И помнить нечего, – он взглянул на молчащий телефон, – ван Донген продал эскиз в двенадцатом году барону Пьеру де Лу, деду нынешнего инспектора…
Краузе не сомневался, что полицейский составил каталог наследной коллекции, исчезнувшей во время войны.
– Вернее, вывезенной в рейх, – поправил себя Фридрих, – но я никогда не увижу его на пороге моего дома, – он решил, что спутница инспектора послужила подсадной уткой. Фридрих смутно помнил девушку со страниц журналов, которые читала Магдалена.
– Все модели зарабатывают себе на жизнь постелью, – презрительно подумал Фридрих, – а она еще и следила за дураком Штрайблем… – Краузе считал, что Штрайбля взорвали очень вовремя.
– Иначе инспектор его арестовал бы, – Фридрих соскочил с подоконника, – но месье де Лу или его спутницу за решетку не отправишь, против них нет улик, – Краузе не нравилось, что инспектор и мадемуазель Гольдберг видели белый фургон со смуглым парнем за рулем.
– Но это не улика, – напомнил он себе, – только зацепка. Однако мне надо кого-нибудь сдать полиции. Пусть они роют носом землю, а в Олимпийской деревне все пойдет по плану, – Фридрих растерянно понял, что сдавать ему некого.
– Не Адольфа, – он не сомневался, что Ритберг сейчас в Мюнхене, – и не Саламе, иначе мне не жить. И они могут убить Магдалену, – Краузе стало страшно, – вернее, они так и сделают…
Фридрих избегал называть свое чувство к жене любовью.
– Аналитик сказал бы, что я себя защищаю, – понял Краузе, – разрыв с Ханой прошел для меня очень болезненно. Хана меня все время воспитывала, но Магдалена совсем другая, я стал для нее наставником, – телефон затрещал. Краузе сорвал трубку: «Слушаю».
– Милый, – нежно сказала Магдалена, – я соскучилась, – Фридрих невольно улыбнулся, – как у тебя дела? – он услышал шум в трубке.
– Все хорошо, – уверил ее Краузе, –